"Д.С.Мережковский. Было и будет. Дневник 1910 - 1914 " - читать интересную книгу автора

любовного, к вам не чувствую, а вы, по своей хорошей вере, не можете
воздержаться от того, чтобы не сказать самого больного и оскорбительного,
что только можно сказать человеку, именно то, что то, что есть его святыня,
есть адская гордость. Я вашу веру люблю и уважаю... Но, ради всего святого
для вас, поймите, что и для других есть святое".
Теперь, после смерти его, слово это как будто из вечности сказано не
только ей от него, но и всей России прошлой от всей России будущей.
А вот и другое слово, тоже из вечности, - тому, кто первый отлучил его
от Христа, Достоевскому:
"Насчет того, верю ли я в человека-Бога или в Бога-человека, я ничего
не умею вам сказать, и если бы и умел, не сказал. Об этом скажут сожженные
на кострах и сжигавшие. "Не мы ли призывали тебя, называли Господом?" - "Не
знаю вас, идите прочь, творящие беззаконие!""
И, наконец, последнее слово, все решающее:
"Ваше исповедание веры есть исповедание веры нашей церкви... Я не
только не отрицаю этого учения, но если бы мне сказали: что я хочу, чтобы
дети мои были неверующими, каким я был, или верили тому, чему учит
церковь, - я бы, не задумываясь, выбрал веру по церкви. Я знаю, весь народ
верит не только тому, чему учит церковь, но примешивает еще бездну суеверий,
и я себя (убежденный, что верю истинно) не разделяю от бабы, верящей
пятнице, и утверждаю, что мы с этой бабой совершенно равно (ни больше, ни
меньше) знаем истину... Бабу, верующую в пятницу, я понимаю и признаю в ней
истинную веру, потому что знаю, что несообразность понятия пятницы как Бога
для нее не существует, и она смотрит во все свои глаза и больше видеть не
может. Она смотрит туда, куда надо, ищет Бога, и Бог найдет ее. И между нею
и мною нет перед Богом никакой разницы, потому что мое понятие о Боге,
которое кажется мне таким высоким, в сравнении с истинным Богом так же мелко
и уродливо, как и понятие бабы о пятнице... И как я чувствую себя в полном
согласии с искренно верующими из народа, так точно я чувствую себя в
согласии с верою по церкви. Сказать свою веру нельзя... Как только сказал,
то вышло кощунство..."
Потому и вышло кощунство, что сказали, но не сделали. Догмат - не
слово, а дело; если же только слово, то уж не догмат, а кощунство и ложь.
Бывают времена, когда единственно возможное утверждение истины есть
отрицание лжи. Вся Россия будущая - в этом отрицании. Вот почему ее ледяное
нет есть огненное да. Легко сказать с творящими беззаконие: "Господи!
Господи!" - но сказать не с ними трудно, почти невозможно сейчас. "...·
Исповедания догмата о Богочеловечестве нет в словах Толстого, но оно
есть в делах его, в жизни и смерти - особенно в смерти.
"Я думаю больше всего о смерти, и все с бoльшим удовольствием... Это
вот какое чувство: бывало, в первой молодости, думаешь: я верхом ездить,
плавать, воевать не хуже другого, а, может быть, и лучше другого могу.
Теперь я начинаю чувствовать, что не только плавать и гимнастику делать, но
и самую трудную штуку в жизни - нырнуть туда - сумею не хуже другого, может
быть, и лучше... И это доставляет мне особого рода строгое и тихое
наслаждение. Я на все в мире смотрю с этой точки зрения. И так все на свете
затихло, все такие спокойные, добрые и смирные... Вчера я был на охоте и,
измученный восьмичасовой ходьбой по болоту, пришел на квартиру к дьякону.
Хозяин, 70-летний старик, рассказывал мне, как убрались с поля, как овса
много, как медиста пчела; а сам старый, слабый, с пучком вылезшим седым на