"Георгий Васильевич Метельский.?Доленго (Повесть о Сигизмунде Сераковском) " - читать интересную книгу автора

табунки гусей.
Чем ближе к центру, тем оживленнее становилось на улицах. Чаще
попадались каменные постройки, выкрашенные охрой, - казенные здания.
Спокойно и важно двигался, звеня колокольчиками, караван верблюдов, на
которых восседали проводники в белых чалмах и полосатых шелковых халатах.
Сераковский наблюдал за ними с нескрываемым любопытством.
Был час намаза, и с ближнего минарета прозвучал пронзительный,
похожий на женский голос муэдзина, приглашавшего правоверных к молитве.
Караван мгновенно остановился; проводники, сойдя с верблюдов, опустились
на колени, предварительно разостлав перед собой маленькие молельные
коврики. То же самое проделали проходившие мимо бухарцы.
Бричке пришлось остановиться: молящиеся падали на колени и посередине
дороги - там, где их застал голос муэдзина...
- К ордонанс-гаузу, - распорядился Шамонин.
- Известное дело, ваше благородие. Не впервой...
Иностранного слова ямщик не понимал, однако хорошо знал, что вот
таких, как Сераковский, всегда доставляли к дому, в котором помещался штаб
Отдельного оренбургского корпуса.
Шамонину уже не раз приходилось привозить сюда людей, осужденных <по
высочайшей конфирмации>. Он разыскал разомлевшего от духоты дежурного и
отдал ему пакет, адресованный генералу-от-инфантерии Обручеву.
- Что ж, господин Сераковский, на этом приятная миссия иметь вас в
числе своих попутчиков окончена. Я рад был познакомиться с вами. - Шамонин
протянул руку. - Прощайте!
Старый писарь, устало позевывая, измерил аршином, сколько в
Сераковском росту, и, не сводя с него глаз, стал записывать в книгу особые
приметы прибывшего: лицо чистое, волосы на голове и на бровях светлые, с
рыжеватым оттенком, глаза голубые, нос прямой, лоб высокий, от роду
двадцать два года, грамоте читать и писать горазд, а имен имеет, окромя
Сигизмунда, еще Эразм, Гаспар и Иосиф... По высочайшему повелению, за
политические преступления в службу поступил рядовым сего 31 мая 1848 года.
- Тут, господин хороший, скучать не будете, вашим братом - поляками -
в Оренбурге хоть пруд пруди, - сказал писарь. - Да вот один легок на
помине. - Он высунулся в открытое окно и крикнул: - Пан Венгжиновский!
- Венгжиновский! - Сераковский тоже глянул в окно и замер от
удивления и радости. По улице мелкими шажками быстро шел небольшого роста
человек с округлым румяным лицом.
- Аркадий! - крикнул Сераковский.
- Езус-Мария! Зыгмунт! - откликнулся тот, подбегая к окну. - Какими
судьбами?
- По высочайшему повелению. В корпус.
- Ай-я-яй!.. Обожди немного, я сейчас договорюсь с дежурным.
Аркадия Венгжиновского, служившего в Оренбургской пограничной
комиссии надзирателем <школы для киргизских детей>, знали почти все
офицеры в городе. Он приехал сюда с Волыни шесть лет назад и как-то сразу
прижился в чужом краю, перезнакомился с военными и чиновниками; многие
полюбили этого добродушного поляка с невинными голубыми глазами и
неизменным румянцем на тугих щеках.
Венгжиновский вернулся, сияя широкой улыбкой.
- Все улажено, господин Сорокин... Зыгмунт, ты свободен до десяти