"Георгий Васильевич Метельский.?Доленго (Повесть о Сигизмунде Сераковском) " - читать интересную книгу автора

набегов кокандцев... Затем эти сосланные поляки, всегда готовые к смуте.
Они были не только в солдатских батальонах и ротах, но полонили и
присутственные места, занимали офицерские должности в корпусе, а граф
Орлов все продолжал посылать их сюда... Не далее как сегодня утром
дежурный адъютант опять положил на стол дело какого-то Сераковского,
высочайше отданного в солдаты.
- Попросите этого поляка, - сказал Обручев, хмурясь.
Сераковский вошел и встретился с испытующим взглядом человека лет за
пятьдесят, моложавого, в темно-зеленом генеральском сюртуке с сияющими
эполетами и золотыми орденами.
- Бунтовать изволили? - спросил Обручев, держа в руке бумаги
Сераковского. - <На правах по происхождению>, - прочел он. - Где же эти
права? Где подтверждение вашего дворянского звания?
- Мое дело находится в геральдической комиссии, ваше
высокопревосходительство. Сам генерал Дубельт обещал мне поторопить
производство...
- Ах, сам генерал Дубельт! - повторил Обручев. - Но мне надлежит
решить ваше дело сейчас, не дожидаясь, пока начальник корпуса жандармов
займется вашей особой. - Он обмакнул гусиное перо в чернила и написал
четким разборчивым почерком: <Рядовым в первый линейный батальон
Новопетровского укрепления>.
Аудиенция у генерала Обручева продолжалась не более пяти минут.
- Видит бог, я не сумел даже поговорить с генералом, - оправдывался
перед паном Аркадием дивизионный квартирмейстер Герн. - Единственное, что
я смог сделать для Зыгмунта, - это определить его к вам на квартиру до
отправки в батальон.
- Спасибо, Карл Иванович... А это далеко, Новопетровское
укрепление? - спросил Сераковский. - Я что-то не слышал о таком.
Венгжиновский и Герн переглянулись.
- Полторы тысячи верст, Зыгмунт.
- Зато южнее Венеции, - Герн попытался подсластить горькую пилюлю.
<Вот когда начинаются настоящие испытания, - подумал Сераковский. - И
ничего, ровным счетом ничего нельзя изменить. Разве что...>
Он вспомнил о Дубельте, как бы снова вернулся к событиям почти
месячной давности, к встрече с человеком, который был с ним любезен, по
крайней мере, не так строг, как Обручев. Он снова услышал его тихий,
вкрадчивый голос: <Мой юный друг...>
Сераковский попросил бумаги, перо и сел за письмо. Он писал долго -
получалось не так, как хотелось, - вымарывал и бросал в корзину
испорченные листы. Он не мог требовать справедливости, а только просил о
ней, не мог оставаться в письме самим собою, а был лишь тем, кого бы хотел
видеть всесильный Дубельт, - покорным, смирившимся, безропотно переносящим
удары судьбы.
<...Да будет воля божья, но, Генерал, ведь бог не непосредственно, а
через добрых людей печется о уповающих на него; может быть, бог назначил
Вас моим попечителем; ежели это так, Отец-Генерал, прикажите как можно
скорее выслать мои бумаги, за которыми вы послали в университет, иначе я
останусь навсегда рядовым, и сделайте так, чтобы оставили в городе
Оренбурге.
Ах, если б еще в этом году я мог, по Вашему назначению, броситься на