"Израиль Меттер. Пятый угол" - читать интересную книгу автора

что больше всего на свете мы ценим иронию. И отношения его с Сашей были
ненатурально ироничными. Может быть, оба они полагали, что эта утомительная
интонация подчеркивает их равноправную, чисто мужскую дружбу.
Первое время я был восхищен этой вольностью обращения, но вскорости
заметил, что, несмотря на незлобивость перебранок, в глазах Сергея
Павловича, когда он посматривал на сына, мелькала какая-то странная, жалкая
искательность. Она была необычной у этого рослого, красивого и
самоуверенного адвоката. Не знал я тогда, насколько сложны отношения Саши с
отцом.
Сергей Павлович жил вне дома широко и свободно. Женщины угорали от
него. Но ему не везло - он всегда попадался. Опытный юрист влипал на
пустяках. Возвращаясь вечерами домой, перед тем как открыть дверь своей
квартиры, он дотошно осматривал себя с макушки до каблуков, он убирал сытое
и праздное выражение со своего лица, умело заменяя его усталым и
озабоченным. Однако ничто ему не помогало. От него чадно пахло чужими
духами, чужой пудрой, чужой, острой кулинарией ресторана.
В благополучном и элегантном доме Белявских было неспокойно. Я не
догадывался об этом, но бывать там не любил.
Своих учеников мы с Сашей натаскивали в моем подвале. Они приходили к
нам по объявлениям, которые я расклеивал на заборах.
"Два студента, - врал я, - готовят в вузы по всем предметам. Оплата по
соглашению".
Учеников было не так уж много - пять-семь. Самым для них
привлекательным в нашей педагогике была дешевизна: за уроки мы брали гроши.
Саша выглядел солидней, поэтому он и вел начальные переговоры с
родителями абитуриентов. Он был отлично одет и хорошо воспитан. Меня же
можно было показывать ученикам, когда их отступление становилось уже
невозможным. Я ходил в обносках своего среднего брата, который до меня
донашивал вещи нашего старшего брата.
У отца была стойкая мудрая формула - ею он отбивался от матери, когда
она молила его купить мне обновку.
- А что, в этих штанах его не узнают?
И верно. Меня узнавали издалека. По живописности моей рванины.
Единственное, что приобреталось для меня индивидуально, это дешевые
белые хлопчатобумажные носки. Мать пробовала возражать против их цвета, но
отец был неумолим.
- Казенный раввин в Минске ходил в белых носках, - говорил отец. - А
нашего босяка в них не узнают?
Заведено было у нас в семье, что хозяйство вел отец. Не знаю, с чего
это пошло, но к тому времени, когда я начал понимать уклад жизни, в доме
распоряжался отец. Он покупал даже платья матери. Он варил варенье и солил
на зиму огурцы. Пек хлеб. Лудил и паял кастрюли. Чистил и смазывал свои
револьверы.
За обеденным столом никто не смел садиться на отцовское место.
В последний раз отец ударил меня, когда мне было семнадцать лет.
Бить детей нельзя. Я это проходил. Но я видел столько необъяснимого в
жизни, что насмерть запутался в выводах. Встречались мне семьи, где детей
воспитывали по совершеннейшим педагогическим методам. Однако приходил срок,
и из ребенка вырастал подлец. Я знал дома, где у подонков-родителей
появлялись на свет дети, которыми могло бы гордиться человечество.