"Протоиерей Иоанн Мейендорф. Византийское богословие (Исторические тенденции и доктринальные темы) " - читать интересную книгу автора

как психосоматическую целостность (единство тела и души), предназначенную к
"обожению". Оригенистской и платонической антропологии Евагрия Макарий
противопоставляет библейское понимание человека, согласно которому
немыслимо, чтобы "ум" или же "душа" имели своим окончательным
предназначением отделение себя от тела. Из Макариевой же антропологии
проистекает духовность, опирающаяся на реальность Крещения и Евхаристии как
путей единения со Христом и "обожения" всего человеческого бытия во всех его
аспектах, включая телесный. "Огонь, что живет внутри, в сердце, является
тогда [в последний день] открыто и достигает воскрешения тел" (6).
В концепции Макария "умная молитва" становится, следовательно "молитвой
сердечной"; средоточие психосоматической жизни человека, сердце, есть
"скрижаль, на которой благодать Божия начертывает законы Духа" (7); но оно
же может быть и "гробницею", "склепом в котором "князь зла и ангелы его
обретают убежище" (8). Сердце человеческое есть поле битвы между Богом и
сатаною, жизнью и смертью. И монах отдавая все свое существование молитве, в
действительности выбирает пребывание на передовой линии этого сражения
прямым и сознательным образом. Ибо присутствие Божие есть реальный факт,
воспринимаемый "внутренним человеком" "как духовный опыт с подтверждением"
(9). У Макария, точно так, как в неко торых книгах Ветхого Завета, и
особенно в Псалтири, роль, какую выполняет сердце, неоспоримо связана с
физиологией, которая усматривает в этом органе тела средоточие
психосоматической жизни человека. Это означает на практике, что всякий раз,
когда говорится о "сердце", автор подразумевает просто внутреннюю личность
человека, "я" в самой его сокровенной глубине. Во всяком случае, "сердце"
никогда не обозначает одну лишь эмоциональную сторону человека, как это
иногда понималось на Западе.
Идея существования Бога и сатаны в сердце человека и призыв к осознанному
переживанию Благодати побудили некоторых новейших историков отождествить
"Проповеди" Макария с писаниями какого-то вождя мессалиан. Будь эти
обвинения справедливы, они затронули бы и самого Макария и бросили бы тень
на монашескую духовность в Византии более поздних эпох, ибо в Византии
Макарий пользовался неоспоримым авторитетом, а его идеи, особенно положение
о личном осознанном опыте Бога, продолжали господствовать над умами. Однако
точное определение того, чем в самом деле было мессалианство, наряду с
отсутствием у Макария некоторых основных мессалианских положений - таких как
антисакраментальность, - делает предположение о мессалианстве Макария в
высшей степени маловероятным. Даже если неизвестный автор Макариевых
"Проповедей" принадлежал к традиции духовной жизни, которая в конце концов
разделилась на сектантскую и православную, все же его антропология и
понимание человеческого предназначения были определенно ближе Новому Завету,
чем евагриевский оригенизм; а влияние этого автора, который выступал в роли
своеобразного библейского противовеса, опосредовано способствовало спасению
для будущих поколений обычая чистой молитвы, который у Евагрия находился,
пожалуй, в сомнительном, двусмысленном контексте.

2. Великие духоносные отцы

Оригенистский спиритуализм и мессалианский псевдопрофетизм, - в которых
мессалиане полагали, что молитва и видения должны заменить
сакраментальность, - были двумя главными соблазнами монашества восточного