"Анна Майклз. Пути памяти " - читать интересную книгу автора

На Закинтосе мы жили под самым небом. Далеко внизу остров со всех
сторон неустанно омывали волны. Мифическое предание гласит, что Ионическое
море - приют несбывшейся любви.
Наверху были две комнаты, из окон которых открывались два вида.
Маленькое окно спальни смотрело на безбрежное море. Из другой комнаты,
кабинета Атоса, был виден каменистый склон нашей горы, далекий городок и
порт. Зимними ночами, когда беспрестанно завывал ветер и часто шли дожди,
казалось, мы стоим на капитанском мостике - ставни скрипели, как мачты и
снасти. Городок Закинтос мерцал и светился, будто погребенный под волнами. В
самые темные летние ночи я вылезал в окно спальни, чтобы полежать на крыше.
Я проводил в этой маленькой спаленке все дни напролет, мечтая о том, чтобы
кожа моя стала цвета дерева на полу, покрылась рисунком ковра или одеяла на
кровати и я мог бы исчезнуть, просто застыв в неподвижности.
Во время первой Пасхи, проведенной в этом моем убежище, из окна
кабинета Атоса я смотрел на процессию верующих, запрудивших улицы городка
после полуночной мессы. Она змеилась тонкой линией мерцавших во тьме свечей,
повторяя привычный путь, а потом растворялась в темных холмах. На окраине
города, где верующие расходились по домам, линия дробилась на искры. Я
прижимался лбом к стеклу и смотрел на эту картину, но видел другую,
переносившую меня в зимние вечера моего городка, когда наш учитель зажигал
фитили керосиновых ламп и выпускал нас с ними на улицы, и огоньки эти плыли,
как игрушечные кораблики по рекам улиц, огражденным набережными слякотных
сточных канав. Длинные проволочные ручки ламп звякали о горячие стекла. Наши
пальто дышали сыростью. Монс размахивал руками, его лампа парила над землей,
осеняя белизной пар дыхания. Я издали смотрел на пасхальную процессию, а в
голове моей на нее накладывался этот параллельный образ, как многие другие
призрачные образы-двойники, живущие в мыслях и неизменно следующие по своим
орбитам. Живущие в нас образы неподвластны воле. Вот и теперь, спустя
полвека, я пишу эти строки совсем на другом греческом острове, но вижу внизу
далекие огоньки того городка, чувствую жар лампы, согревающий мне рукав.
Я смотрел, как Атос вечерами читает, сидя за письменным столом, а
видел, как мама шьет, сидя за столом обеденным, отец просматривает свежие
газеты, Белла занимается музыкой. Каждый миг реальной жизни - даже самый
обыденный и заурядный - проникнут образами несбывшейся жизни. Я уже не могу
вспомнить их лица, но представляю себе их выражения, пытаясь вложить любовь
всей жизни в самую последнюю ее секунду. Не важно, какого возраста лицо - в
момент смерти нерастраченные за жизнь чувства снова делают его молодым.
Я был чем-то похож на тех древних мореплавателей из рассказов Атоса,
которые прокладывали курс кораблей, когда еще не знали понятия долготы, и
потому никогда точно не представляли себе, где именно они находятся. Эти
люди смотрели на звезды, не узнавая знакомых созвездий, и, когда понимали,
что они там, где на картах нет ничего, у них волосы становились дыбом.
На Закинтосе мы жили на вершине залитой светом и продуваемой всеми ветрами
скалы. Я смирился с образами, бередившими душу, как раны. Но постоянное
ожидание удара, срывающего дверь с петель, много раз за день наполняло рот
привкусом крови, и чувство страха забивало все остальные ощущения. Что
сильнее страха, Атос, что может быть сильнее страха?
В квадрате солнечного света, заливавшего пол спальни на Закинтосе, я
возделывал свой садик, где росли мята и базилик. Я пытался представить себе,
о чем думает море. Дни я проводил за письмами мертвым, а ночью, когда спал,