"Геннадий Михасенко. Неугомонные бездельники (Повесть) " - читать интересную книгу автора

положила свою голую до плеча руку на грудь в вырез платья и умоляюще
протянула:
- Степан Ерофеевич, неужели вы думаете, что мой Гена...
- Я ничего не думаю, - перебил ее Лазорский. - Ничего!.. Ни о ком!..
Слышите? Ни о ком!.. Но надо разобраться!
- Ык! - сказал Генка.
Тетя Тося сконфузилась, одной рукой прижала Генкину голову к себе,
другой начала стягивать на груди кромки платья, растерянно говоря:
- Он сидел дома часов с восьми... Девочки, вот Мира, Нина, пригласили
его участвовать в концерте, и он репетировал. Он такой номер готовит,
что... не знаю. И вообще, господи, как так можно...
- Вот и все! - обрадовался Лазорский. - Если бы все вот так номера
для концерта готовили, то, глядишь, и поводов бы не было для собраний!
- Где их в концерт затянешь! - заметил чей-то старушечий голос.
- Им другие номера подавай! Чтоб или стекла летели, или земля! -
могуче отозвалась тетя Шура-парикмахерша.
- Или чтоб крыша гремела!
Опять было вспыхнул галдеж, но Лазорский, вскинув руку, пресек его и
обратился к Борьке:
- А что скажет Чупрыгин-младший? Но ответил дядя Костя, худощавый и
жилистый, как и сын:
- Если бы мне сказали, что Борька спилил тополь в палисаднике или
ощипал соседского петуха, я бы не удивился - Борька способен на многое, но
вчера - увы, мы допоздна проторчали в мастерской. - Дядя Костя писал в
каком-то ателье плакаты и вывески.
- А ночью? - спросил управдом.
- Ночью?.. Если Борька встанет ночью, он сначала опрокинет два-три
стула, стукнется головой о косяк, всех разбудит и уж потом только сам
проснется, так что судите.
- О ночи едва ли стоит говорить, - заметил мой отец. - Тут каждое
дыхание слышишь, не то что...
Лазорский пошлепал губами, покосился на Анечку, всю так и собранную,
точно для прыжка, и сказал:
- Ну, хорошо, Чупрыгин отпадает. Остались двое.
И все уставились на меня и Славку с нетерпеливым и острым вниманием -
развязка приближалась. Уж точно - кто-то из нас двоих. Во мне вдруг
вспыхнула веселая злость, и я крикнул:
- Дудки!
- Что? - не понял глуховатый управдом. - Ну-ну, давай, Кудыкин,
объясняйся.
Я хотел еще съязвить, но понял, что не надо злить в общем-то
невиноватых людей, которым вот-вот идти на работу, а они тут петрушкой
занимаются.
- Мы пришли домой полдвенадцатого, - сказал я.
- Да, - кивнул Славка не как подсудимый, а как судья.
- Ага-а! - злорадно протянула Анечка, хищно вырастая передо мной.
- Но до этого мы сидели у дяди Феди, так что не волнуйтесь, - сощурив
глаза, уточнил я и обернулся к дяде Феде.
Он, затянувшись папиросой и вытолкнув из своих недр клуб дыма, как-то
печально подтвердил: