"Сергей Михеенков. Пречистое Поле " - читать интересную книгу автора

закапывать. Вот и прости его, шкуру, за сроком-то давности. Забудь ему грехи
его. Нет, черта, видать, не унянчишь.
- Ох, не связывался бы ты с ним, Гришенька. Я ж тебе говорила, какой он
зверь стал.
Григорий засмеялся. Но не весело, а так, как будто его кто вынудил
засмеяться.
- Так что ж я, прятаться от него пришел? Пусть он от меня прячется.
Нет, Павла, я с него за одну только эту метку взыщу по самой высшей мере, -
сказал он и кивнул на разбитую лутку.
Она не нашла ничего ответить, только охнула и покачала головой.
- Пойду, - наконец решил он.
Он пошел по дороге, покрытой серо-голубой пылью, еще покуда никем не
потревоженной, на ходу поправляя тяжелый подсумок. А она вскинула ему вслед
руку и не знала, то ли крикнуть что, то ли помахать так, молча. Что-то это
ей напомнило, а что, она понять не могла. И только подумала, провожая его
взглядом: "А все такой же... Гришенька ты мой..."

Осипок перелез через березовые прясла, которыми была обнесена часть
приусадебного участка, прилегавшая к дороге и лугу возле пруда, пригнулся и
трюшком побежал к задним воротам двора. Он затворил за собою воротину,
выглянув напоследок, - никого на огородах не было, никто за ним не гнался,
никто его не видел, не слышал, - поставил к стене винтовку и полез под
низкий, крытый рубероидом навес, пристроенный к коровьему хлеву специально
для хранения огородного инвентаря и сухих дров, сосновых и еловых - для
растопки. Вытащил оттуда лопату, осмотрел ее, попробовал пальцем острое,
смазанное солидолом жало, и поставил рядом с винтовкой. Забежал в сенцы и
тут же вернулся оттуда с ящичком в руках.
Через несколько минут, все так же крадучись, будто волк возле овчарни,
он перебежал дорогу возле крайних пречистопольских дворов и скрылся в
березняке. Он шел но березняку, и теперь до большака ему было рукой подать.
Лопата иногда стукалась о ствол винтовки, висевшей на плече прикладом вверх,
а стволом вниз, по-охотницки, так она была меньше заметна, и вообще, так он
любил носить оружие; он останавливался, поправлял ремень, сделанный им лет
шесть назад из ссученной вдвойку супони, оглядывался по сторонам,
перехватывал ящичек с патронами и снова, пригибаясь и перебегая от куста к
кусту, от дерева к дереву, торопливо двигался вперед. Теперь все тело его
сделалось крепким, неутомимым, словно прежние годы вернулись, те, когда был
он здесь, в Пречистом Поле, в силе, в такой силе, что все если уж и не
принадлежало ему, так никло перед ним, волей-неволей ломало шапку, а то и
попросту ползало у ног, шевелилось... "Эх, - подумал завистливо Осипок, -
моему бы коню да не изъезживаться! Я бы им тут порядки установил! Они б у
меня... - И заухмылялся злорадно: - Я вам всем дорогу наладю. Всем.
Г-гады-ы. Видал я хозяйвов почище вас. Вида-ал! А глаз мой еще ого-го!
Верный мой глаз еще. И руки еще грабают. Грабают руки. Постреляем еще.
Постреляем".
Он вспомнил, как, положив винтовку в ольховую развилину, не спеша,
подождав, когда развиднеет, выцелил на крыльце своего клятого врага Гришку
Михалищина и повалил с первого же выстрела. "Так и кобырнулся долой. Вот
так-то, Михаленок. Нагрозился. Нечерта было тягаться со мной. Знал же, знал,
что Осип Дятлов лучший в полку стрелок был, лучший пулеметчик. А патрончики