"Вацлав Михальский. Весна в Карфагене ("Весна в Карфагене" #1) " - читать интересную книгу автора

в старости, когда многое быльем поросло и забыто начисто, до каждой
крапинки, до каждой воронки помнит Александра Александровна эту рябую темную
полосу воды двух слившихся рек. Может быть, она держит в памяти эту картинку
не случайно, а как свою сопричастность необъятной русской земле, как
доказательство того, что и раньше она жила на свете, что не сразу стала
старухой, а была и молодой, и даже маленькой девочкой.
В Благовещенске они с мамой долго не задержались.
Потом был Петропавловск-Камчатский. Авачинская бухта, на берегу которой
летом Сашенька собирала морские звезды - уже сухие, песочного цвета, с
пупырышками, полые внутри. Авачинская бухта была небольшая, аккуратненькая,
но из нее открывался поразительный вид на Тихий океан. Там, в
Петропавловске, она впервые увидела океан, и он взволновал ее, как потом
взволновала любовь с первого взгляда, она почувствовала какой-то
необыкновенный прилив отваги в своем маленьком теле, почувствовала свое
могущество и причастность необъятному серому океану, уходящему за горизонт.
Потом она прочла у Чехова: "Море было большое". Как писал Антон Павлович,
так отозвался о море в своем гимназическом сочинении маленький мальчик. И
еще великий писатель утверждал, что "лучше не скажешь". Да. "Море было
большое". Действительно, трудно придумать о море что-нибудь более точное.
Мама работала на рыбозаводе. У нее были красные ладони, распухшие
пальцы, и от нее всегда пахло свежей рыбой. Из окна общежития, в котором они
жили, была хорошо видна курящаяся в снегу Авачинская сопка.
А еще Сашенька запомнила жимолость - продолговатые маленькие ягоды
фиолетового цвета на невысоких кустах. Ягоды были водянистые, почти
безвкусные, чуть сладковатые, но очень освежающие.
И еще где-то там было Синичкино озеро. Но то ли оно было на Амуре, то
ли на Камчатке, Саша не запомнила точно*.
______________
* Синичкино озеро в районе города Благовещенска.

Море всегда волновало ее как-то особенно, на торжественный лад - в
груди сладко щемило и на глаза навертывались слезы. Точно так же, как при
звуках "Прощания славянки" и "Вставай, страна огромная!".
К семи годам, когда Сашеньке надо было идти в школу, они очутились в
Москве. Как это удалось маме, Сашенька не знала и не знает до сих пор.
Мама считалась неграмотной, расписывалась крестиком и книг в руки не
брала. А Сашенька читала запоем, к счастью, было что читать. Однажды мама
приволокла с мусорки гору книжек - умерла одинокая старуха-профессорша,
комнату ее быстро заняли в порядке уплотнения новые жильцы, а библиотеку
выбросили на помойку.
Второй, третий, четвертый, пятый, десятый раз они с мамой таскали
книжки. Чего здесь только не было! Вся русская классика, десятки
замечательных словарей, сотни переводных книг и даже книги на французском и
немецком языках.
- Мама, а нерусские зачем? - спросила Сашенька.
- Да хай будуть, - ответила мама, - мабуть, нада. Спросять, а у тоби
исть...
Они сложили книги в огромный деревянный ларь, что стоял у дверей их
"дворницкой" и где хранились ведра, веревки, веники, мешковина на тряпки,
лопаты, совки и прочая хозяйственная всячина.