"Максим Михайлов. Мы все осетины " - читать интересную книгу автора

надеяться кроме них. Больше никто не придет и не защитит, только они стоящие
на этом посту.
Наконец эта пытка все же заканчивается. Шедший первым обменивается с
водителем несколькими гортанными фразами будто разрубающими плывущий жарким
маревом воздух, рассекая нависшее мрачной тяжелой тучей ощущение угрозы.
Похоже шофер сказал ему, что все в порядке, машина не захвачена грузинскими
диверсантами, и он по доброй воле везет двух русских в Цхинвал. Однако
небритый, тем не менее, неожиданно легким, почти балетным пируэтом, не
опуская оружия скользит вдоль нашей "шестерки", обходя ее слева, внимательно
всматривается в глубь салона. Я интуитивно понимаю, что пограничник хочет
увидеть не держим ли мы водителя под прицелом. Мало ли, чем черт не шутит,
пока бог спит. Облегчая ему задачу поднимаю над торпедой руки, раскрытыми
ладонями в его сторону. Жест мирных намерений и доверия. Психологи
рекомендуют. Тоже что-то почуявший, или сообразивший Фима делает то же
самое, одновременно изо всех сил растягивая губы в долженствующей
демонстрировать радостное восхищение и полнейшее миролюбие улыбке дебила.
Небритый тоже невольно улыбается в ответ и успокаивающе машет руками, мол,
верю, верю, нормально все. Водитель вновь говорит что-то по-осетински
пограничникам, и те принимаются рассматривать нас с куда большим интересом,
чем раньше. Ладно хоть интерес этот теперь гораздо дружелюбнее. Нам остается
только все шире и шире улыбаться. Может еще и ладошкой им помахать, на
брежневский манер?
- Правда вы журналисты из Москвы? - белозубо скалится тонкокостный, с
уважением косясь на торчащий в окно штатив.
Наконец-то заговорили по-русски. Я облегченно вздыхаю, вы даже
представить себе не можете насколько в такой вот подвешенной ситуации
нервирует непонятная тебе иностранная речь. Особенно, когда в руках у тех,
кого ты не понимаешь автоматы. А возьми вдруг водила сейчас да и ляпни, что
мы грузинские диверсанты, с поясами шахидов на животах? Бравые ребятки вмиг
превратили бы нас в дуршлаг, а мы два дурня даже не поняли бы за что.
Доказывай потом, что ошибка вышла. Нет уж, может русский язык и один из
самых сложных в мире, но я предпочитаю, чтобы вокруг меня все объяснялись
именно на нем.
- Не, - машет меж тем руками Фима. - Мы не журналисты. Мы фотографы.
Будем фотографировать вашу столицу.
Почему-то он говорит чрезмерно громко и при этом старается пояснять
каждое свое слово жестами.
- Фотоаппарат. Понимаешь? Щелк, и вылетит птичка!
Тонкокостный смотрит на него, как на полного идиота.
- Фима, - пытаюсь я спасти положение. - Ты, я смотрю, от московского
снобизма совсем уже обалдел. Они прекрасно знают, что такое фотоаппарат. Не
надо им растолковывать. Вы извините его ребята, он просто нервничает, не
привык к оружию...
Оба пограничника смеются, пряча за спины автоматы. Вроде бы получилось
разрядить обстановку никого не обидев. Ф-фух!
- Тогда пуст скарей прывыкаэт, тут бэз аружий нэльзя. Тут аружий у
всэх!
Небритый отчаянно коверкает русские слова, но улыбается при этом широко
и добродушно. Хорошая у него улыбка, открытая, искренняя, вовсе не похожая
на вымученные наши.