"Максим Михайлов. Чего не прощает ракетчик" - читать интересную книгу автора

течение нескольких секунд. Предатель перестал бы существовать, подохнув на
пороге собственного дома, подавившись кровавыми баксами, ради которых он
продал душу. Но пистолет остался лежать в гостиничном номере, и был сейчас
также недосягаем, как если бы продолжал себе лежать в оружейной комнате
военной комендатуры далекого отсюда российского полигона. Что ж, придется
обходиться тем, что есть. Стиснув зубы, и с трудом усмиряя безумный порыв
броситься с высоты оставшихся ступенек прямо на эту сгорбленную внизу у
лифта спину, Севастьянов широко шагнул вперед, в два прыжка преодолев
разделявшее их расстояние и оказавшись на лестничной площадке, всего в метре
от Маркухина.
- Здоровеньки булы, Капеллан, - задыхаясь от злости, просипел
подполковник в спину бывшему сослуживцу.
И добавил, стараясь влить в звякнувшую металлом фразу весь отпущенный
ему природой сарказм:
- Так, кажется, у вас теперь принято здороваться, а? Друже, шановний
громодянин! Пан свидомый украинец!
Голос его произвел эффект разорвавшейся бомбы. Маркухин в ужасе
отпрянул, ударившись спиной о стену, вжался в нее, огромными выкаченными из
орбит глазами уставясь на Севастьянова и все сильнее и сильнее вдавливаясь в
покрытый краской бетон, словно надеясь продавить эту преграду и вывалиться
по другую ее сторону. Туда, где не будет этого гостя из прошлого, где можно
будет спастись.
- Узнал? - неприятно улыбнувшись, спросил Севастьянов и, не дождавшись
ответа от Капеллана, сам же себе ответил: - Вижу, что узнал... Значит,
понимаешь, зачем я здесь?
Маркухин что-то неопределенное промычал, широко раскрывая сведенный
судорогой рот.
- Смотрю не рад ты мне? - издевательски скривился Севастьянов.
Чужой страх стремительно возвращал подполковнику утраченную было
уверенность в собственных силах, а главное в своей правоте. Не зря же этого
урода так колбасит, значит тоже чует свою вину, понимает, на чьей стороне
правда. Так уже намного легче, когда точно знаешь, что правда на твоей
стороне, и что враг тоже это понимает. А Маркухин сейчас был для него
врагом. Несмотря на былую дружбу, несмотря на годы совместной нелегкой
службы за которые случалось с ними всякое... Все равно, теперь бывший друг
превратился во врага, быть может даже в более страшного, именно потому, что
когда-то был другом. А врагов следовало уничтожать. Вместе с осознанием
этого полностью вернулась рациональность мышления, отступили прочь все
терзания и душевные метания. Сейчас Севастьянов был спокоен и рационален,
как автомат, раз за разом делающий одну и ту же работу, выполняющий ее без
лишних чувств и эмоций, максимально просто и эффективно. Разум был холоден и
кристально чист. Мысли сделались ясными и конкретными.
Для начала следовало немедленно уйти с лестничной клетки, ни к чему
лишние свидетели, что смогут потом опознать человека приходившего к убитому.
Севастьянов воровато огляделся по сторонам, коря себя за то, что раньше не
подумал о такой простой и очевидной возможности. В подъезде кроме них двоих
никого не было, но кто знает, сколько глаз сейчас прильнуло к новомодным
панорамным глазкам выходящих на площадку дверей, а у кого-нибудь из соседей
к тому же вполне может оказаться вмонтированная в косяк видеокамера. Нет,
решительно не стоит здесь задерживаться.