"Максим Михайлов. Чего не прощает ракетчик" - читать интересную книгу автора

незнакомой обнажающей по-волчьи оскаленные зубы усмешке.
Потом, сделав шаг вперед, он широко размахнулся и воткнул носок ботинка
летчику в бок. Мертвое тело безвольно дернулось под его ударом, а Гром
что-то утробно рыкнув пнул его еще и еще раз... Нацелился в голову, но
пришедший в себя Севастьянов схватил его сзади за плечи.
- Гром, ты чего? Совсем обалдел?! Что делаешь, придурок?!
- Пусти! - хрипло выдохнул старлей.
Или уже не старлей вовсе... На чужом незнакомом камуфляже не было
никаких знаков различия.
- Пусти, сказал! Разорву эту суку!
Отвлекшийся на рассматривание пустых без малейшего намека на звезды
погон Севастьянов на секунду выпустил его плечо, и Гром тут же
воспользовался его оплошностью, изо всех сил приложившись к мотнувшейся как
футбольный мяч голове летчика. Сухо треснуло, отлетая в сторону пластиковое
забрало, открывая залитое кровью, искаженное навечно застывшим страданием
лицо с бурыми пятнами лопнувших сосудов. До боли знакомое и родное лицо...
Лицо Никиты...
Из сна он буквально вылетел. Не проснулся, не выкопался из-под жаркой
груды кошмаров, а словно бы выдрался одним судорожным рывком, подскочив над
диванными подушками на добрый метр. Сведенные жестокой судорогой мышцы
сжались в немедленной готовности не то драться невесть с кем, не то куда-то
бежать сломя голову. И лишь потом он окончательно осознал себя, понял, что
находится дома, а не в далекой выгоревшей степи около сбитого бомбера.
Последним приветом предутреннего наваждения остался соленый вкус крови во
рту от прокушенной губы, да еле слышный запах гари, невесть откуда взявшийся
вдруг в комнате. "Это сон. Просто сон. Самый обычный кошмар и ничего больше.
Ничего этого не было и нет", - как мог твердо и уверенно произнес
Севастьянов, разгоняя остатки морока.
Правда не удержался и все же крутнул головой по сторонам, чтобы
удостовериться окончательно, что он здесь один, что Гром и странный полевик
растаяли безобидными предрассветными тенями. Нет, никого постороннего в
комнате не наблюдалось, только метнулось прячась в дальнем углу мутно-серое
облачко, причудливой формы, короткая игра света на границе падающего через
неплотно прикрытую штору лунного луча. Севастьянов с минуту разглядывал
подозрительный угол, но едва ухваченное краем глаза шевеление не
повторялось, и он окончательно успокоившись, вздохнул с облегчением.
Рубиновые цифры часов безжалостно высвечивали половину шестого утра.
- Вот гадство! - ругнулся вслух Севастьянов. - Еще полчаса можно было
дрыхнуть спокойно! А теперь чего уже, ни туда, ни сюда!
Собственный голос в настороженной тишине пустой квартиры прозвучал
неожиданно резко и хрипло, словно воронье карканье. Да еще из угла где
укрылась давешняя тень, поддержали тихим эхом: "Да... да...". Севастьянов
невольно поежился и неизвестно для кого стараясь, чтобы движение не
выглядело излишне поспешным и суетливым потянулся к выключателю, почему-то
уверенный, что свет не зажжется. Ничего подобного, допотопный, еще советских
времен выключатель исправно щелкнул, оживляя болтающуюся под матерчатым
абажуром одинокую лампочку. Комната осветилась привычной тусклой
шестидесятиватткой, из таинственной и расплывчатой в утренней полутьме
становясь обыденной и привычной, Севастьянов даже рассмеялся принужденно,
чувствуя неловкость, за испытанный при пробуждении глупый детский страх.