"Кальман Миксат. Два нищих студента" - читать интересную книгу автора

могут напичкать дебреценские профессоры. Значит, надо что-то делать с этой
головой. Умный, ученый малый! Профессоры не нахвалятся им: да и почерк у
него такой, что все просто диву даются, какие красивые, кругленькие
получаются у него буквы. Прошлый раз, например, именно ему поручили
переписывать поздравительный адрес, отправленный семинарией палатину по
случаю дня рождения последнего.
После долгих размышлений тетушка порешила, что Пиште лучше всего быть в
каком-нибудь селе дьячком. Во-первых, он может учить деревенских ребятишек
так же, как и сам, красиво писать, а во-вторых, с его голосом он не только
сможет петь псалмы под аккомпанемент органа, но даже и отпевать усопших, и в
этом ему не будет равных! Ах, как хорошо было бы и ей умереть в той деревне,
где станет он служить.
Что же касается Лаци, то из этого парня ученого человека не получится.
Вот только закончит школу - и быть ему мясником. По крайней мере есть на
кого мясную лавку оставить.
Лаци и не возражал против таких планов, зато Пишта только головой
печально покачивал. Видно, и в этот час у него на уме был славный витязь
Брунцвик[19], отправившийся по белу свету завоевывать себе новый герб.
Прежний его герб изображал птицу грифа, а он хотел себе непременно льва.
Пишта прекрасно понимал рыцаря Брунцвика.
- Что ты мотаешь головой? - уговаривал его дядюшка Добош. - Да ведь у
дьячка не жизнь, а малина. Cantores amant humores - дьячки любят вино. А
дьячков любят люди. Недаром и король Матяш был хорошим другом дьячка из
Цинкоты!
Однако мысль о щедрой цинкотской винной кружке ничуть не утоляла
тщеславия Пишты, и он даже пригрозил Добошам, что скорей утопится или с
колокольни спрыгнет, чем согласится быть дьячком.
- Так кем же ты собираешься стать, сынок? - голосом, полным любви,
вопрошала тетушка Добош. - Я же тебя не принуждаю ни к чему. Не скрывай,
скажи мне откровенно, чего твоя душенька желает, и я помогу тебе достичь
твоей цели.
Пишта вспыхнул, глаза его лихорадочно заблестели.
- Прежде всего я хочу стать дворянином, а потом скажу и об остальном.
Тетушка Добош в страхе только руками всплеснула.
- Ой, сынок, ведь это одному только королю подвластно!
- Ну так что ж, пойду к королю!
- Ах ты, глупая твоя головушка! И откуда в тебе столько гордыни? У кого
ты научился такой заносчивости? К королю он пойдет! И из головы выбей эту
дурь! Ты что же думаешь, что до короля одним махом допрыгнуть можно? Надеть
сапоги семимильные да сказать: "А ну, сапоги-сапожки, мчите меня к королю".
А я тебе так скажу: и не верю я вовсе, что король-то существует. Говорят,
что он, мол, в городе Вене проживает. А во всей Венгрии нет города с таким
названием.
Но как бы ни остужали Пишту подобные разговоры, сама жизнь распаляла
его великое желание. Школа в те годы была адом для простолюдина. Страшно
было сознавать, что бог создал всех людей одинаковыми, по своему подобию, и
в равной мере наделил каждого душой, способностью слышать, видеть,
чувствовать, но сами люди отделились друг от друга непреодолимыми
перегородками, - один стал маленьким царьком, а другой - презренным парией.
И Пишта чувствовал это на каждом шагу. К тому же ему часто приходилось