"Пьер Милль. Святая грешница " - читать интересную книгу автора

довольно тучный, несмотря на свою бедность. В этот вечер он пришел к
Феоктину последним, весь в поту. Отодвинув от себя рыбу в рассоле, небольшие
козьи сырки и соленые оливки, так как, по его словам, вовсе не нуждался во
всем этом для возбуждения жажды, он залпом осушил кубок хиосского вина,
сваренного вместе с нардом, листьями мастикового дерева и полынью и
пропущенного через горный снег, завязанный в холщовую тряпку.
- Все вы, - обратился он к гостям, - в качестве знатных людей, конечно,
не ходите пешком. Толпа расступается перед вашими носилками, или, может
быть, вам не приходилось проходить по тем кварталам города, по которым
только что проходил я. Поэтому вы пришли вовремя. Но пешеходу не так-то
просто пробираться среди людей, которые бегут во всех направлениях, точно
муравьи, отбивающие друг у друга драгоценные яйца. Эдикт обнародован. Я
вынес впечатление, что многие уже сумели использовать его весьма выгодно для
себя. Если бы я располагал временем и деньгами, я имел бы возможность купить
одно медное блюдо, покрытое эмалью, по-видимому персидской работы. Я мог
приобрести его за бесценок.
Таково было первое упоминание о событиях дня. Воспитанным коринфянам не
подобало обсуждать слишком горячо текущие события: это могло иметь вид
чересчур грубой заинтересованности. С ними сидели прекрасные молодые
девушки: Филенис, которую Феоктин пригласил вопреки желанию Миррины, так как
она могла понравиться Сефисодору; Ксанто, которую привел с собой ритор
Филомор; она была его подруга, и ее свежий ротик обычно был замкнут, кроме
часов, предназначенных для поцелуев. Но Филомор считал ее умной: она умела
слушать.
Только Клеофон, которого любовники называли женским именем Тимарионы,
пришел один. Щеки у него были нарумянены, на руках сверкали драгоценные
браслеты, из-под белокурых кудрей, искусно подвитых щипцами, виднелись
изумрудные серьги. Он был очень красив, и его чувственная красота напоминала
Дионисия, победителя Индии. Чтобы не портить цвета лица, он пил только воду.
Зато Сефисодор, отдавая дань осетрине из вод Гебра, пил не отрываясь.
Время от времени рабы, из которых многие были наняты, так как у Миррины
своих людей было немного, окропляли гостей водой с мятой. В зале было почти
прохладно, так как каменные стены домов отдавали обратно тот зной, которым
их напоило солнце в жаркие полуденные часы.
Сефисодор, отчасти под влиянием впечатлений, пережитых им по дороге
сюда, отчасти под влиянием выпитого вина, почувствовал легкий озноб.
Миррина, заметившая это, набросила на его плечи шерстяной плащ, которым
обыкновенно прикрывался Феоктин после потения в бане. Поэт похвалил тонкость
ткани, и при этом в памяти его ожила одна картина:
- Стола, которая была на дочери Евдема, из точно такой же материи...
Но, клянусь Вакхом, она была далеко не так белоснежна! Эти негодяи порядком
выпачкали ее.
- Дочь Евдема, Евтихия? - спросил с удивлением Феоктин. - Надеюсь, ты
не хочешь сказать, что...
- Вот именно, я говорю то, что было на самом деле: ее выволокли из
носилок... потом подошли стационеры и забрали ее как христианку.
- Но разве эдикт требует, чтобы христиан арестовывали, прежде чем им
дана будет возможность принести публичное покаяние?
- Дело обстояло, по-видимому, несколько иначе: кража, сокрытие вещей,
подлежащих секвестру именем божественного императора... Я не разобрал как