"Артур Миллер. Голая правда (Рассказ)" - читать интересную книгу автора

обществе женщин, иногда - в их телах. Его мальчишеская манера держаться,
копна густых волос, ладная фигура, легкость, с которой он готов был
расхохотаться, но главным образом его успокаивающая нетребовательность
подвигали некоторых женщин на короткий - ночь, неделя, несколько месяцев -
роман, пока ее или его не отвлекало что-нибудь поинтереснее. Секс воскрешал
его, но ровно до тех пор, пока он не оказывался перед чистым листом бумаги,
один на один с гробовой тишиной.
Чтобы спасти брак, Лена настоятельно рекомендовала ему обратиться к
психоаналитику, но свойственное художникам отвращение к любым попыткам
сунуть нос в их внутренний мир и боязнь взамен волшебной слепоты получить
бескрылый здравый смысл не позволили ему улечься на психоаналитическую
кушетку. Однако под градом Лениных аргументов (она защитила диплом по
социальной психологии) он в конце концов вынужден был согласиться, что вред,
причиненный ему в детстве отцом, вероятно, серьезнее, чем он осмеливался
признаться. Владелец птицефермы в экономически неблагополучном районе
неподалеку от Пикскилла на Гудзоне Макс Зорн не жалел сил, чтобы приучить
своих четырех дочерей и сына к дисциплине. Когда девятилетний Клемент
нечаянно придавил дверью цыпленка, его на всю ночь заперли в картофельном
погребе. С тех пор он никогда уже не мог спать без света. Как минимум пару
раз за ночь ему приходилось вставать в уборную, что тоже, без сомнения, было
прямым следствием его тогдашнего страха написать на картошку в темноте.
Выйдя утром из-под земли под огромное синее небо, маленький Клемент попросил
у отца прощения. На небритом отцовском лице заиграла улыбка, а заметив, что
сын напрудил в штаны, отец расхохотался. Клемент убежал в лес - его знобило,
хотя погода была по-весеннему теплая, - и с головой зарылся в нагретый
солнцем стог. Что-то похожее пережила и его младшая сестра Марджи. Достигнув
подросткового возраста, она в нарушение отцовских установлений взяла моду
ложиться за полночь. Как-то раз, возвратясь домой с очередного свидания,
Марджи потянулась к шнуру коридорного выключателя и сжала в пальцах еще
теплую мертвую крысу, подвешенную туда хитроумным родителем.
Но ни один из подобных эпизодов не вошел ни в его первый рассказ, ни в
выросший из него роман, принесший Клементу признание. В романе описывалось
робкое обожание матери, а отец был представлен человеком в целом
добронамеренным, хотя и испытывавшим некоторые трудности с выражением любви,
не более того. Клемент в принципе не умел осуждать. Лена полагала, что
всякий суд уже воспринимается им как бунт и символически означает нечто
вроде второго погребения отца. И поэтому дух его книг был
романтически-левацким. Во всех его сочинениях неизменно присутствовала
трепетная нота мечтательного протеста. Но если в первом романе эта музыка
невинности и чистоты казалась привлекательной, то в последующих -
предсказуемо шаблонной. Энтузиазм, с которым он присоединился к
анархическому бунту шестидесятых против укоренившихся форм, не в последнюю
очередь был связан именно с тем, что в определенный момент он увидел во
всякой жесткой структуре безусловного врага поэзии. Но система в искусстве -
как объяснила ему все та же Лена - предполагает неизбежность, угрожающую
превратить его в убийцу - естественная реакция на чудовищные преступления
отца. Эта новость была слишком неприятной, чтобы отнестись к ней всерьез, и
поэтому он предпочел остаться нежным, лиричным и обезоруживающе
жизнерадостным малым, слегка страдающим в душе от собственной неисправимой
безвредности.