"Генри Миллер. Время убийц" - читать интересную книгу автора

Адом, не более. Перед нами стоит один главный вопрос - сколь долго можем мы
откладывать неизбежное?
Подумать только: Рембо, в сущности еще мальчик, ухватил мир за шиворот
и встряхнул хорошенько - что тут можно сказать? Разве в самом появлении
Рембо на нашей земле нет чего-то столь же чудесного, как в просветлении
Гаутамы [Сиддхартха Гаутама (623-544 до н. э.) известен в истории под именем
Будды (санскр. , букв. - просветленный], или в приятии Христом крестных мук,
или в миссии, выпавшей на долю Жанны д'Арк? Толкуйте его творчество как
угодно, объясняйте его жизнь как вздумаете, все равно нам не искупить своей
вины перед ним. Будущее целиком принадлежит ему, пусть даже и не будет
никакого будущего.

Генри Миллер
Биг-Сур, Калифорния, 1955

Часть первая
Аналогии, сходства, отражения и отзвуки


В 1927 году в Бруклине, в подвале грязного осевшего дома, я впервые
услыхал имя Рембо. Мне было тогда тридцать шесть лет, и для меня наступил
самый пик затяжного Сезона в аду. Где-то в доме лежала увлекательная книга о
Рембо. но я ни разу даже не взглянул на нее. Причина заключалась в том, что
я терпеть не мог женщину, которая тогда жила у нас и которой та книга
принадлежала. Внешностью, темпераментом и поведением она, как я выяснил
позднее, настолько походила на Рембо, насколько это вообще можно себе
представить.
Хотя все разговоры между Тельмой и моей женой велись исключительно о
Рембо, я, повторяю, и не пытался познакомиться с его сочинениями.
Собственно, я прилагал дьявольские усилия, чтобы выбросить его из головы;
мне казалось, что он и есть тот злой гений, который невольно вызывает все
мои беды и несчастья. Я видел, что Тельма, которую я презирал, отождествляет
себя с ним, подражает ему изо всех сил, причем не только в поведении, но и в
стиле сочиняемых ею стихов. Все, как по заказу, сошлось, чтобы вынудить меня
отринуть его имя, его влияние, даже факт его существования. Я находился
тогда в самой нижней точке - ниже некуда - своей профессиональной жизни, мой
моральный дух был совершенно подорван. Помню, как сидел я в холодном сыром
подвале, царапая карандашом по бумаге при неверном свете свечи. Я пытался
написать пьесу, отражающую мою собственную трагедию. Мне так и не удалось
продвинуться дальше первого действия.
В таком состоянии отчаяния и бесплодности я, естественно, крайне
скептически отнесся к гениальности семнадцатилетнего поэта. Все, что я о нем
слышал, казалось не более чем измышлением полоумной Тельмы. Тогда я был даже
способен предположить, что она злой ворожбой вызывает у меня изощренные
неотвязные мучения, поскольку она ненавидела меня ничуть не меньше, чем я
ее. Жизнь, которую вели мы трое и которую я подробно описываю в "Благостном
распятии", походила на эпизод из Достоевского. Теперь эта жизнь кажется мне
невероятной, нереальной.
Суть, однако, в том, что имя Рембо застряло в памяти. Хотя впервые
прочитать его произведения мне предстояло лишь шесть или семь лет спустя, в