"Велко Милоев. Тополь" - читать интересную книгу автора

непоправимое с тех пор, как болезнь свалила меня. По моим часам с тех пор
прошло семь дней, и за все эти семь дней солнце не двинулось с места,
зависнув низко над крышей напротив.
Я не вижу тополя. Отсюда мне не видно, жив ли он или уже умирает,
высохнув и пожелтев под острыми лучами этого беспощадного солнца, жива ли
еще надежда в моем мире, моя надежда. Принесет ли ветер хоть один зеленый
лист?
Но ветра нет. Есть только солнце. Сколько раз я бы ни проснулся, или,
скорее, ни очнулся, солнце все время было там, как будто его приклеили на
выцветшее небо, будто вместо глаз у меня кровавые раны и вся кровь вот-вот
вытечет из этих ран. Я не могу выздороветь, пока это неподвижное солнце
подкарауливает меня, к черту, может ли закат продолжаться вот уже семь
дней?
Его нет, его уже не видно. Я пробудился с мыслью о проклятом вечно
закатном солнце. Не смея открыть глаза, через опущенные веки я старался
угадать, там ли оно, и решил умереть на этот раз, если увижу его вновь.
Правой рукой я нащупал у кровати коробочку с лекарствами и открыл ее. У
этого флакона особенная форма и яркая этикетка с очень страшным
предупреждающим знаком. Я не стану открывать глаза сейчас, открою их только
после того, как вытащу пробку. Так будет быстрее и меньше времени придется
смотреть на это жестокое солнце. И если оно еще там, я перехитрю его.
Нет его. Нету. Только светлый силуэт тополя на светлом фоне неба.
Тополь зелен, он жив, а солнца нету. Мои пальцы разжимаются, таблетки
высыпаются на пол, а флакон закатывается под кровать. И вдруг оно
показалось, вначале как красное сияние, потом как тоненький красный серпик
из-за тополиного ствола, значит, оно всетаки было там! Но оно сдвинулось со
своего места, наконец-то сдвинулось, значит, все-таки настанет ночь...
Тополь! Только сейчас я вспомнил о нем. Ведь растет он совсем в другом
конце внутреннего двора, как же он сумел заслонить солнце?
Я наивно полагал, что смогу встать на ноги на следующий же день, что
мои мученья кончатся, как только солнце уберется с небосвода. Но я был еще
болен, мы жестоко просчитались в оценке человеческих сил перед лицом
вездесущей смерти, подавляющей тишины и одиночества. Я не мог подняться, а
мог только рассматривать трещины на белом потолке, упорно изучать их
богатую географию, называть любимыми именами реки и пропасти на нем. Вот
эта похожа на Амазонку, а эта - на Марицу. Эта же не похожа ни на одну, я
назову ее Мария - должна быть река с таким именем.
Ей шестнадцать лет. Марица-Мария, ты меня спасешь.
И так было до тех пор, пока потолок не стал белеть и сглаживаться.
Марица, Мария и Амазонка теряли свои притоки, становились тоньше. Наверное,
в эти часы ослабевала яснота моего взгляда или болезнь истощила мое зрение,
но я решил, что снова происходит что-то или со временем, или с теми
чертовски сложными машинами и я возвращаюсь назад в этот мир, все дальше от
своих, все ближе к моменту смерти, откуда уже нет возврата. Мне удалось
нащупать рукой на пыльном полу один маленький шарик, второй, третий, вот и
сразу два, значит, уже пять. К черту, я их уронил, но уронил всего одно,
значит четыре, пять, шесть, может быть, десяти мне хватит. Проклятая
тишина...
И тут кто-то постучал в окно. Я крепко сжал в руке таблетки, на этот
раз им меня не провести. Тополь. Это постучал тополь. С кровати я видел,