"Велко Милоев. Тополь" - читать интересную книгу автора

как тонкие верхушки его веток прикасаются к стеклу. Это невозможно, я не
верил, не верил, и тогда тополь в отчаянии покачнулся и, размахнувшись что
есть силы, ударил.
Оконная рама рухнула, послышался звон разбитого стекла. Это был
настоящий звук, ясный звук в той тишине, в которой я давно слышал только
удары собственного сердца.
Рама упала, стекло разбилось, и меня пронзила зеленая боль молодых
сломанных стебельков, вытекающего сока, зеленый вопль разрезанных листьев в
их полете на дно двора. Я ничего не понимал, но остался жив.
Никто и не предполагал, что между этим миром и другим, который его
невольно породил, существует такая сложная двусторонняя связь. Что и как
уловило и передало мои страдания, кто в живом мире принял мое послание о
смертельных муках? Моя мать, Мария или, может быть, все? Какая волшебная
сила вызвала это чудо? Я напрасно задавал себе эти вопросы, разглядывая
через окно глубокую борозду, оставленную корнями тополя по кратчайшему пути
с его места в самом дальнем углу двора до его поста между моим окном и
зарвавшимся солнцем, а потом еще след, ведущий вплотную к моему дому. Я,
все еще не веря, дотронулся до тонких ветвей и зеленых листьев. Мне
захотелось сорвать один лист, растереть его в ладонях, почувствовать его
запах и вкус, но я не посмел, боясь, что чудо исчезнет. Мне было страшно
причинить боль единственному живому существу около меня, моему спасителю. И
я все еще не верил.
Но тополь все понял и, наклонясь через окно, уронил несколько
листочков прямо мне под ноги. Я встал на колени и долго рассматривал их...
Я услышал музыку. На дворе наигрывала гитара. Послышался далекий шум
машин на улице и позвякивание трамваев на повороте.
Но это были не те испуганные звуки и голоса, о которых я рассказывал в
начале, а голоса моего двора, моего мира. "Ма-а-ма, ма-ам-а-а, кинь мне
мяч", - кричал соседский ребенок. Это были знакомые голоса предвечерних
часов, когда я начинал работу над этой книгой, когда у меня зрело безумное
намерение прийти сюда и увидеть все своими глазами. Я слышал голоса, но не
смел представить себе, что меня уже избавили от мертвого мира и вернули
обратно домой. И все-таки я был благодарен и голосам, и этому настойчивому
ребенку, ведь они доказывали, что жизнь продолжается. Жизнь идет, и ее
выдумал не я, это не было моей спасительной выдумкой длинными днями в
окружении смерти. Жизнь существовала на самом деле и продолжалась в моем
мире, на этом дворе. Тополь как зеленая антенна ловил и передавал мне
далекие ободрительные послания.
Я не буду так же долго рассказывать об остальных днях и вечерах моего
вынужденного присутствия в этом доме. Но я уже мог работать, мог с большей
смелостью в сердце спускаться по гулким до ужаса лестницам, разбивать
разъеденные временем двери. За мной оставались нелепо торчать секретные
замки с защелками, намертво прикушенными зубами ржавчины. Я уже мог
терпеливо разговаривать с потревоженными призраками. А вечером, возвратясь
в свою комнату, я находил утешение в тополе, в его ветви выплакивал свою
муку и страх. Он дарил мне простые чудеса жизни, мимо которых мы небрежно
проходим в нашем мире. Но он дарил мне и необыкновенные чудеса, что не
выглядели бы такими необыкновенными, если бы мы догадывались их выпросить.
Иногда в этом вечном безсезоньи двора мне случалось по весенней
белизне и, пробудившись, я заставал комнату полной нежного белого