"Хуан Мирамар. Личное время " - читать интересную книгу автора

узкоколейки, чуть не упал, а когда выпрямился, увидел, что дыра в заборе, на
которую он рассчитывал, заколочена бдительными вохровцами.
Он мысленно выругался, пожелав вохровцам всего, чего желают в таких
случаях, и тут увидел возле забора некую шаткую фигуру. Фигура держалась за
забор, и ее сильно мотало из стороны в сторону. Он узнал своего
подчиненного, старшего инженера группы переводов Пашу Любченко. Любченко был
пьян, что называется, "в усмерть" и держался на ногах исключительно
благодаря забору и многолетнему навыку.
- Абраша, - Любченко протянул руку, - одолжи рубль, Абраша.
Резкий жест нарушил шаткое равновесие грузного любченковского тела, и
он рухнул в густую траву у забора.
- Абраша, - пробормотал он еще раз и захрапел.
- Нету у меня рубля, - сказал Рудаки скорее самому себе, чем Любченко.
Рублей у него действительно не было, а были "гроши" - деньги новой
страны, образовавшейся на этой территории, и американские доллары, но и те,
и другие были здесь бесполезны, а за доллары можно было и срок немалый
получить "за хранение иностранной валюты", а может быть, и за шпионаж.
- Нет у меня рубля, - повторил он, хотя Любченко его не слышал- он уже
храпел, обратив к небу свое румяное лицо с чуть курносым носом и тонкими
губами номенклатурного работника среднего звена, - и немного помолчав,
добавил: - Откуда у меня будет рубль - зарплата ведь завтра?!
Рудаки помнил, что Любченко он не любил, помнил, что были у него
неприятности из-за Любченко. Он учился с ним на одном курсе, но потом, после
института, они долго не виделись, а когда встретились лет через десять, был
Любченко уже безнадежным пьяницей. Но это полбеды, это даже положительно его
характеризовало в глазах Рудаки, плохо было то, что огромное самомнение
сочеталось у него с почти полной профнепригодностью. Когда они с Рудаки
встретились, Любченко бедствовал без работы, Рудаки взял его тогда к себе в
группу переводов, и неприятности начались почти сразу.
Английский у Паши Любченко был, как сказал один иноземец, с которым они
тогда работали, "Paul's special" - так называют специальное блюдо в
ресторанах, и нарекания на Пашин перевод пошли потоком, а тут еще пьянство -
грех, числившийся в кодексе Империи чуть ли не среди смертных, хотя пили все
и пили много.
Все это и вспоминал сейчас Рудаки, стоя над исступленно храпящим бывшим
своим сотрудником. Вспомнилось ему, как, бывало, сидел Паша в комнате
переговоров рядом с заместителем директора, побивая "бешеного огурца" по
всем статьям номенклатурного этикета. "Бешеный огурец" был сух, тщедушен и
просто неприлично для руководителя суетлив и вертляв. Паша же Любченко был
грузен, величав и нетороплив, с жестами округлыми и исполненными значения.
И, конечно же, входя в комнату переговоров, иностранцы прежде всего обращали
свои истовые приветствия и приклеенные улыбки к лубочно номенклатурному
облику Паши Любченко:
- Доброе утро, сэр! Истинное удовольствие познакомиться с вами, сэр.
"Бешеный огурец" кипел и дрючил Пашу немилосердно, правда, и было за
что.
Вот и сейчас товарищ Любченко совершил "проступок, порочащий честь и
достоинство Советского человека".
"Выгонят его со скандалом, - вспомнил Рудаки и подумал: - Может, помочь
ему до дома добраться? Проспится, а утром у входа родного завода, так