"Рауль Мир-Хайдаров. Ранняя печаль (Роман)" - читать интересную книгу автора

К "Лотосу" Дасаева влекло нечто большее, чем праздное любопытство, и он
частенько приходил сюда с заранее заготовленным рублем, так как
почувствовал, что более крупная купюра может вызвать недоверие к нему.
Когда он подходил к "стекляшке", с ним молча, но учтиво, а некоторые,
можно даже сказать, нарочито изысканно раскланивались, а обладатели шляп --
люди, как правило, постарше Дасаева, - джентльменским жестом приподнимали
над изрядно полысевшими затылками головные уборы, давно потерявшие цвет и
форму, - подобная галантность вызывала улыбку, которую он с трудом скрывал.
Но высшая почесть, оказанная ему, - а может, это было всего лишь
традиционным вниманием к новичку, Рушан не успел разобраться до конца, --
заключалась в другом. Он уже обратил внимание на то, что у окошка, где так
быстро и ловко разливали вино, никогда не было суеты и толчеи, никто не
пытался пролезть без очереди - наверное, здесь это считалось дурным тоном,
хотя очередь выстраивалась почти всегда немаленькая. Так вот, завсегдатаи
почему-то выделили Дасаева: стоило ему подойти к последнему, как тот
оборачивался к нему и великодушным жестом приглашал вперед. Так же поступал
и каждый следующий, пока Дасаев, благодарно кивая головой, не оказывался у
вожделенного окошечка.
Удивительно, но общение, ради которого эти немолодые мужики, стекались
сюда, наверное, со всего города, не было, на взгляд Рушана, навязчивым,
бесцеремонным, - большей частью они держались небольшими группами, но
компании эти тасовались чуть ли не каждые полчаса: одни уходили, приходили
другие, опять сбиваясь по непонятным для него интересам. Немало было и
таких, как он, кто молча, в одиночку коротал время за стаканом вина, и право
всякого на подобную свободу тоже уважалось здесь, - по крайней мере в
напарники к нему никто не набивался, хотя он чувствовал: подай он только
знак, изъяви желание - собеседники или компаньоны вмиг найдутся. Здесь
никто никого не торопил, как никто и не удерживал, каждый "созревал" сам, в
одиночку, чтобы в итоге стать частью целого и уже до конца дней своих
застыть навсегда, как в музее восковых фигур, в том одеянии, в котором
появился у "Лотоса" в первый раз...
Не все вокруг "стекляшки" и не сразу стало понятным Дасаеву, но
открытия, сделанные путем личных наблюдений, иногда поражали его. Так он
приметил, что у "Лотоса" никто не просил и не занимал денег - по крайней
мере открыто. О том, чтобы кто-то сшибал копейки, как случалось у многих
питейных заведений, здесь не могло быть и речи. С рубля за стакан портвейна
полагалась на сдачу даже серебряная монетка, о которой наверняка знал
каждый, но никто эту монетку не требовал, - это был, как им, наверное,
казалось, щедрый жест "на чай", привычка еще из той, оставшейся позади
безбедной жизни.
Однажды Рушан приметил, как по соседней аллее, тоскливо, с завистью
посматривая в сторону "Лотоса", прошел вконец опустившийся пьяница, но
подойти не решился - сработало, видимо, некое табу, тоже поначалу
непонятное Дасаеву. Но как-то, когда он дома размышлял о завсегдатаях
"стекляшки", его осенило: "Лотос" - последняя черта, рубеж для катящихся
вниз, и пока они в состоянии приходить сюда, поддерживая выработанный ими же
статус, они числят себя еще достойными уважения людьми. А может быть, еще
проще, - они считают себя элитой среди пьющих? Ну конечно, элитой, как ни
смешно и грустно это звучит в приложении ко всем этим людям. Отсюда и
галстуки, и учтивые разговоры, и комичная галантность, давно ушедшая из