"Павел Андреевич Мисько. Красное небо " - читать интересную книгу автора

раскачивалась и подпрыгивала на ухабах, еще хорошо не присыпанных снегом,
легковая черная машина. Она была красивая и блестящая и намного роскошнее
той, что привозила Рудяка. У одного грузовика верх был не брезентовый, а,
видимо, из жести, и над ним торчали антенны. Еще за двумя прицеплены были
котлы на колесах - походные кухни.
Я видел из окна, как машины остановились у мостика через канаву,
напротив хаты Рудяка. Из них посыпались немцы, начали толкать друг друга,
пританцовывать - греться. Из легковой машины никто не выходил, а из кабины
первого грузовика выскочил офицер и скорым шагом направился к старосте.
Но Рудяк уже сам, без шапки, трусцой бежал навстречу. Послушал немного,
что ему говорил офицер, и побежал к легковой машине. Открылась дверца, и
Рудяк сразу отвесил поклон. Начальство в машине, наверное, было большое, ибо
Рудяк все время порывался кланяться.
Наконец послышался протяжный крик-команда. Солдаты бросились к
грузовикам...
И все время, пока грохотали мимо дома в сторону школы машины, у нас
дрожали стены, дребезжала в кухонном шкафчике посуда, звенели стекла.
- Видал?! Одевайся быстрее! - забежал, тяжело дыша, Петрусь.
Он шмыгал красным простуженным носиком, тер под ним рукавом и все
отбрасывал с глаз облезлую желто-коричневую шапку из хорька. Потом протянул
мне рукава ватника, он служил ему вместо пальто, - подвернуть.
- Не пойду... - ответил я. - Обещал маме, что сегодня еще побуду
дома...
- Эх, ты! Маменькин сынок! - Петрусь вырвался из моих рук и так же
стремительно исчез за дверью, как и появился.
Я не мог усидеть в хате. Бросался от окна к окну, как зверь в клетке.
Что делать? Не могу же я нарушить слова, обидеть маму. Она у меня
одна-единственная. Как она дрожала надо мной, пока я болел. Хорошо Петрусю:
у него и мать есть, и отец, хоть и инвалид.
Моя мать сегодня где-то на заработках. Хлеба с нашей четверти надела мы
собрали столько, что его не хватит до нового года. Надо было зарабатывать, и
она ходила помогать людям молотить. Теперь, говорит, как раньше, при
помещиках стало: нужно батрачить, наниматься к другим, чтобы прожить.
Смысл нового, немецкого порядка познал я и на себе. Если бы не
оккупация, не фашисты, то в этом году пошел бы в пятый класс. А так все лето
и осень, до самого мороза пас овец. Жарился на солнце, дрожал под холодными
осенними дождями и ветрами...
Крытые грузовики промчались, подпрыгивая на ухабах, назад. Не было
среди них только того, что с антеннами.
Пришла на обед мать - вся в серой пыли, с запекшимися черными губами.
Заглянув в хату и убедившись, что со мной все в порядке, она вышла во двор
вытряхнуть одежду и долго кашляла там. Пока она промывала глаза, вынимала из
печи поесть, я все время вертелся возле нее и просился на улицу.
- Ну ладно, - сдалась мать. - Только не долго, а то, не дай бог, опять
заболеешь! И одевайся потеплее...
Я быстро управился со щами, но мать велела вымыть посуду и уже с порога
добавила:
- Не забудь корове бросить трасянки!
Когда я сделал все, что от меня требовалось, и вышел на улицу, из
переулка опять показались машины с немцами. Видимо, это были новые