"Владимир Митыпов. Инспектор Золотой тайги " - читать интересную книгу автора

охотничьего пса. Шестнадцати лет от роду он унаследовал от отца, полунищего
портного, умершего от чахотки, сумрачную подвальную каморку и около двадцати
пяти рублей ассигнациями. Но у этого юнца, худого, нескладного, уже тогда
была ума палата.
Еще совсем сопливым мальчонкой он твердо решил для себя, что не иголкой
и ножницами кроят богатство, а безменом и аршином. Лавки, амбары и лабазы
стали его детскими игрушками. Там бурлила и шумела красочная, немыслимо
соблазнительная и богатая жизнь. Там мясники в окровавленных передниках с
веселым хеканьем рубили говяжьи и свиные туши. Перемазанные белой пылью
мужики бегом таскали тугие мешки с крупчаткой тончайшего помола. Тысячами
блестящих зрачков подмигивала и переливалась икра. В ловких руках чародеев
приказчиков радужно вспыхивал ситец, струился нежный шелк, колыхалась
тяжелая чесуча. Сумасшедшим ароматом тянуло от накрытых лотков торговцев
вразнос. И, наконец, вот они - купцы, хозяева волшебного мира, в сюртуках, с
золотыми цепочками, надменно взирающие поверх шумящего моря голов. Они
улыбались, вполголоса заводили с кем-то разговоры, таинственные,
значительные и манящие до головокружения. Глядя на все это великолепие,
мальчонка дрожал всем своим костлявым телом, дышал тяжело, через рот, и
облизывал пересохшие губы. Опомнившись, понуро плелся в убогую отцовскую
каморку, пропахшую кислым запахом давней нищеты.
После смерти отца он устроился приказчиком в лавку скобяных и шорных
изделий и проработал там несколько лет - изучал дело. Годы эти не пропали
даром. Молодой Жухлицкий свел знакомство с полезными людьми: хозяевами
шорных и скобяных мастерских, держателями постоялых дворов и извозных
промыслов. Не раз с немалой для себя пользой посредничал при заключении
оптовых сделок. Но главное - перед ним открылось, что, кроме той торговли,
где товар кажут лицом, есть другая, где товар предпочтительнее не казать.
Поняв это, он оставил шорную лавку и открыл небольшое, но собственное
бакалейное дело. Торговля дешевой колбасой, чаем и монпансье больших барышей
не сулила - в этом Жухлицкий с самого начала не обманывался. На уме у него
было другое. Далека дорога в Россию. Неблизки и торговые пути в Китай.
Месяцами идут колесные и санные обозы, вьючные караваны. Немало добра
портится за это время, оседает в казенных и купеческих складах, гниет,
ржавеет, погрызается мышами, покрывается плесенью. А ведь его, если с умом,
можно и сбыть.
Прошло немного времени, и неприметный, услужливый Жухлицкий для многих
оказался вдруг незаменимым. Не человек, а как бы серая, словно даже без лица
тень появлялась то в присутственных местах, то в торговых конторах, то в
частных домах. После такого визита облегченно вздыхали купцы,
государственные чиновники ласково поглаживали чуть оттопыривающиеся карманы.
Довольны были все. А на каторжные рудники поступали партии арестантских
шинелей из прогнившего сукна; в фабричные лавки завозили позеленевшую
колбасу, сласти пополам с мухами; в бурятских улусах, в русских деревнях, в
ссыльных поселениях разъездные торговцы бойко сбывали прелый ситец,
бракованную далембу, лежалую муку и чай, хранившийся несколько лет в дырявых
амбарах.
Борис Борисыч, понятно, внакладе не оставался, но даже жена (а он к
тому времени уже был женат) не знала, сколько у него денег. Жухлицкий
накрепко запомнил слова отца, сказанные им на смертном одре. Старик подолгу
заходился в кашле, мучительно выгибаясь всем телом, отхаркивал кровь.