"Патрик Модиано. Вилла "Грусть"" - читать интересную книгу автора

Хендрикс. Они висят рядышком над стройными рядами бутылок. Конечно,
фотографии пожелтели. В полумраке последний посетитель в клетчатой рубашке
и с багровым лицом лениво заигрывает с барменшей. В начале шестидесятых
она была удивительно хороша, но с тех пор сильно раздалась.
Идешь по пустынной улице Сомейе и слышишь только звук своих шагов.
Слева - кинотеатр "Регент", он не изменился, все так же выкрашен в
оранжевый цвет и увенчан светящейся малиновой надписью: "РЕГЕНТ". Но и
здесь пришлось подновить зал, заменить деревянные кресла и портреты
кинозвезд, украшавших вход. Вокзальная площадь - единственное
сколько-нибудь освещенное и оживленное место в городе. Скорый на Париж
проходит в начале первого. Шумливые солдаты, получившие увольнение из
казарм Бертоле, понемногу собираются на перроне с картонками и
металлическими чемоданчиками в руках. Некоторые распевают: "Ты елочка
моя", - еще бы, ведь скоро Рождество. Они толпятся на второй платформе,
задирают друг друга, толкаются. Можно подумать, что они едут на фронт.
Среди военных шинелей - бежевый штатский костюм. Его обладатель, видимо,
не чувствует холода и нервно сжимает на горле шелковое зеленое кашне. Он
переходит от одной группки к другой и тревожно всматривается в лица, как
будто ищет кого-то в этой толпе. Вот он спрашивает о чем-то у солдата,
говорящего с двумя другими, но все трое только меряют его насмешливым
взглядом. Другие отворачиваются и свистят ему вслед. Он же делает вид,
будто ничего не замечает и посасывает мундштук. Вот он отводит в сторону
светловолосого молодого альпийского стрелка. Тот, видимо, смущен и время
от времени косится на своих товарищей. Бежевый человек ухватил его за
плечо и что-то шепчет на ухо. Стрелок пытается высвободиться. Тогда он
сует ему конверт в карман кителя, молча смотрит в глаза и отходит, подняв
воротник пиджака, так как начинается снег.
Человека в костюме зовут Рене Мейнт. Он левой рукой заслоняется от
света по привычке, да так и остается стоять. Как же он постарел...
Поезд подходит к перрону. Солдаты берут его штурмом, набиваются в
тамбур, опускают стекла и передают в вагон вещмешки. Некоторые поют:
"Всего лишь до свиданья", но их заглушает общий рев: "Ты елочка моя!"
Падает снег. Мейнт стоит неподвижно, по-прежнему отдавая честь. Молодой
блондинчик за стеклом смотрит на него со злорадной усмешкой у краешков
губ. Мнет в руке свой форменный берет. Мейнт кивает ему. Набитый поезд
трогается, солдаты высовываются из окон, поют, машут руками. Мейнт прячет
руки в карманы пиджака и направляется к вокзальному буфету. Двое
официантов сдвигают столики и подметают пол широкими плавными взмахами
метелок. За стойкой бара человек в плаще убирает последние стаканы. Мейнт
заказывает коньяку. Человек сухо отвечает, что буфет закрыт. Мейнт снова
просит коньяку.
- Здесь, - отчетливо выговаривает человек, - голубых не обслуживают.
Двое за спиной Мейнта хохочут. Мейнт не двигается, с измученным видом
уставившись в одну точку. Один из официантов гасит висящие слева бра. Лишь
бар светится еще желтоватым светом. Они ждут, скрестив руки на груди. Еще
чуть-чуть - и дадут ему в морду. Или - как знать! - вдруг он, как прежде,
хлопнет ладонью по грязной стойке и крикнет: "Я Астрид, бельгийская
королева!", кривляясь и нагло хохоча?