"Ева Модиньяни. Женщины его жизни" - читать интересную книгу автора

Карин знала, что ей рассчитывать не на кого. Ее мать бог знает где, и
вернется она только в июне, к концу учебного года, чтобы отвезти Карин к
тете Ильзе.
Ей вспомнились слова матери, сказанные четыре месяца назад, когда она
ненадолго появилась после одной из своих длительных отлучек:
- С завтрашнего дня ты пойдешь в школу в городе.
- В какую школу?
- В интернат. Я не могу взять тебя с собой.
А потом она отвезла Карин в Мерано, в сиротский приют, и оставила на
попечении сестры Сабины, как какую-то ненужную вещь.
- Спасибо вам, что приняли девочку. Мне нужно уехать, когда вернусь -
не знаю. Если будут проблемы, напишите мне в Рим до востребования.
Потом поцеловала Карин в щеку и ушла. Сестра Сабина протянула ей
носовой платок и сказала: - Немедленно вытри. - И ткнула в то место на щеке,
где остался след помады ее матери. Карин стояла неподвижно, словно окаменев,
и смотрела, как ее мать, постукивая высокими каблуками, танцующей походкой
балерины уходит от нее по длинному мрачному коридору к выходу.
Ей хотелось броситься следом, обнять, прижаться к маме, еще раз
вдохнуть ее запах и тепло. Она мысленно молила: "Не оставляй меня одну,
прошу тебя. Мне тут так страшно". Но мать уходила, а она стояла не двигаясь.
Ей хотелось плакать, но она лишь глубоко вздыхала, а потом принялась стирать
помаду со щеки платком, который дала ей монахиня.
Тут сильная рука ухватила ее толстую золотисто-рыжую косу, и громовой
голос сестры Сабины изрек:
- Надо обрезать эти длинные волосы, а не то, того и гляди, вши
заведутся.
Девочка еще не могла без содрогания вспоминать скрип больших ножниц,
чьи лезвия никак не могли одолеть густой и плотный шелк ее волос. Сестра
Сабина высунула от усердия кончик языка, как будто пытаясь таким образом
уравновесить усилие руки, сжимавшей ножницы. Для Карин щелканье ножниц было
подобно ударам кинжала. И только когда отрезанная коса взметнулась в воздух
как трофей, монахиня заметила, что из громадных васильково-синих глаз
девочки катятся крупные слезы.
- Ты что, плачешь? Плачешь из-за пряди волос? Вот глупышка.
- Я больше не буду плакать, - обещала девочка, хотя слезы по-прежнему
лились потоком из полных отчаяния глаз, скатываясь по щекам.
Монахиня на мгновение растерялась, быть может, проникнувшись горем
маленькой жертвы, которую она только что подвергла жестокому и совершенно
бессмысленному унижению. Поэтому она подарила Карин одну из своих редких
улыбок:
- Они отрастут и станут еще красивее. А теперь schnell! [19] Вымоешься
хорошенько, и все будет в порядке.
Карин не смела двинуться с места. Она обмочилась от горя, в ногах у нее
образовалась целая лужица. Сестра Сабина, которая впоследствии сурово
наказывала ее за куда менее тяжкие прегрешения, на этот раз ничего не
сказала.
Карин вспоминала свое недавнее прошлое, глядя на снег, так непохожий на
горный, и вдруг сердце у нее в груди подпрыгнуло: на дороге она различила
сквозь изморозь в рождественской толпе столь хорошо знакомую и дорогую ей
массивную фигуру. Она медленно и осторожно пробиралась сквозь толпу на