"Дмитрий Могилевцев. Хозяин лета (История в двенадцати патронах) " - читать интересную книгу автора

потому, что еще не поняли, но вот-вот поймут, непременно поймут. Последняя
бутылка не влезла, я открыл ее и тут же, у окошка, изображая мучительную
жажду, наполовину выхлебал, затылком ощущая взгляды.
Диме пришлось тащить сумку с девятью бутылками пива через три
квартала, до "Института культуры". Проще, наверное, было проехать на
троллейбусе назад и сесть на метро, но я не хотел рисковать. На самом деле
куда большим риском было идти пешком: патрули попадались через каждые
десять метров. На Московской, у Академии управления, нас остановили и
попросили предъявить документы. Я, млея, потащил из кармана ворох карточек,
пропусков, удостоверений, Дима полез за паспортом, но, видя нашу покорность
и готовность предъявить всё и вся, патруль потерял интерес, омоновец
перелистнул страницу паспорта и тут же вернул его, и мы потащились через
переход к платформе, с которой отправляются электрички. Через двадцать
минут отправлялась оршанская.
По платформе тоже бродил патруль, но к нам не подошел. Уже стало
жарко, от залитых мазутом рельсов, от асфальта пошла нефтяная вонь,
смердело гнильем из урны, доверху набитой огрызками и скомканной бумагой,
тошнота подкатывала, дергала глотку, но я терпел, стиснув зубы. Взвыв
издали, подкатила электричка, лязгнула дверьми. Я не стал ждать, пока она
отправится, махнул Диме на прощание и поспешил в метро, к прохладе. Меня
всё же вырвало - утренним кофе и пивом, вырвало на троллейбусной остановке
у Академии наук, прямо под ноги, на асфальт. Я оперся о стену, стена
странно качалась, словно резиновая, невозможно удержаться, ко мне
поспешили, подхватили, тряхнули, сбросив с носа очки. Я смотрел на
расплывчатую пятнистую фигуру перед собой и улыбался - вяло и счастливо.
Омоновец усадил меня на скамейку, сунул в руки очки, похлопал на прощание
по плечу: "Держись, паря!" Его напарник хмыкнул: "Пить надо меньше".

Весь день я отлеживался, оплывая потом, и пил минеральную воду. Часов
около шести встал, поплелся в магазин - купить еще минералки, а заодно
купил газеты - и правительственные, и пару невесть как уцелевших
оппозиционных. В правительственных всю первую страницу занимало гневное
выступление отца нации, призывавшего укрепить, отомстить и разобраться -
прежде всего с теми, кто подрывает единство нации в трудные времена. Хорошо
известно, откуда протянулась когтистая лапа, на чьи деньги готовят убийц,
кому неугодны лучшие люди страны. Мы найдем и отомстим, мы покажем. Мы
вскроем гнилой нарыв заговора, поразившего страну. Мы начинаем безжалостную
войну. И так далее. Оппозиционная пресса молчала, только в "Деловой газете"
появилась короткая недоумевающая статья: кому помешал Понтаплев? Кому
повредил? И кому вообще был нужен, кроме отца нации? На последнем вопросе
статья обрывалась, словно автор ужаснулся могущих последовать выводов. В
вечерних российских новостях сообщили деловито и сухо: умер мгновенно, пуля
попала в лоб, убийца погиб, подозреваемые арестованы (у меня екнуло
сердце), следствие ведется.
В самом деле, кому мог мешать Понтаплев? В правительстве он исполнял
роль министра без портфеля, он ничем не командовал и ни за что не отвечал,
ничем не руководил, да и навряд ли был способен руководить. Единственной
его должностью и обязанностью было говорить с отцом нации. Тогда, когда у
того возникало желание поговорить с кем-нибудь просто так, ни о чем.
Понтаплев был единственным выжившим и оставшимся в милости членом команды,