"Антонио Муньос Молина. Польский всадник " - читать интересную книгу автора

Он почувствовал одновременно горячую благодарность и безграничный ужас.
В этом голосе не было угрозы, но не было и милосердия. Теперь они шли
быстрее, спускаясь по крытым галереям, сталкиваясь с людьми, двигавшимися в
обратном направлении: им наступали на ноги, толкали руками и локтями. Его
заставили повернуть направо, где начиналась тихая и безлюдная улица Градас.
В толпе он чувствовал себя в безопасности, хотя все равно никто не обратил
бы внимания, если бы его свалили с ног ударом ножа или выстрелом и оставили
лежать как безнадежно пьяного под ногами масок. Но голоса становились все
более и более отдаленными, и теперь они шли, ни с кем не сталкиваясь. Он
вспомнил, что эта узкая неосвещенная улица вела прямо к Сан-Исидоро, где был
фонтан: врач услышал шум его струй и одновременно шлепанье по грязи копыт
лошади, которая, тряхнув головой, зазвенела каретной упряжью. "Сейчас меня
заставят сесть в экипаж, приставив к спине дуло пистолета или конец палки, и
человек с грубыми руками вскочит на козлы, а другой сядет рядом со мной и
будет меня держать". Врач безо всякого удивления обнаружил, что его
предсказания сбываются: он услышал, как открылась дверца и опустилась
подножка. Совместными усилиями мужчины подтащили его к карете, как
парализованного или заключенного, и почти закинули внутрь: он даже не стал
сопротивляться и не почувствовал тяжести своего тела. Обшивка сиденья, куда
его так бесцеремонно усадили, была из очень мягкой кожи и подбита ватой. Это
слегка обнадежило врача тем, что он попал не в руки тайной полиции: ее
экипажи представляли собой жалкие фиакры с рваной обшивкой сидений,
пахнувшие дешевым табаком, затхлостью и чем-то похожим на кошачьи
испражнения. Врач слышал, как дышит рядом человек в полумаске, задернувший
занавески на окнах и теперь с некоторым облегчением устраивающийся под своим
плащом - все еще беспокойный и настороженный. Форейтор стегнул лошадь,
прищелкнув в воздухе кнутом, и карета удивительно легко и осторожно
покатилась по грязной улице, покачиваясь в ритм размеренному стуку копыт,
постепенно убыстрявшемуся, по мере того как все дальше оставалась площадь
Толедо и приближались, как вычислил врач, пустыри западной окраины города,
где за последними домами возвышались в темноте, словно одинокие гиганты,
арена для боя быков и больница Сантьяго, чьи заостренные башни первыми видел
человек, приезжающий в Махину по дороге из Мадрида.
Врач сглотнул, глубоко втянул воздух и, облекая свое негодование в
грозные слова, сказал:
- Кабальеро, если вы им являетесь, в чем я чувствую себя вправе
сомневаться, ввиду вашего возмутительного поведения...
Не повышая голоса, человек в плаще прервал его:
- Или вы замолчите, или я заткну вам рот. Выбирайте.
Мертвым подвязывают челюсти и кладут монеты в один дуро на закрытые
веки. А если его убьют и выбросят на помойку, он останется лежать с
открытыми глазами и отвисшей нижней челюстью, как умерший от приступа, со
струйкой крови или слюны на подбородке. Спокойный и отчаявшийся, он подумал
о странности жизни и своенравии судьбы: человек случайно приезжает в
неизвестный город, открывает консультацию, никем не посещаемую, привыкает
изучать анатомию и поддерживать свои силы горячим шоколадом и сигаретами из
трав, ложится однажды спать, но вскоре его увозят с завязанными глазами и он
находит смерть в этом городе, о существовании которого несколько месяцев
назад даже не подозревал. Человек погибнет в двадцать три года, как муха или