"Антонио Муньос Молина. Польский всадник " - читать интересную книгу автора

- Но я больше никогда ее не видел, - сказал он майору Галасу, как будто
говоря о женщине, которую знал живой.
Две или три ночи спустя он, осушив одну из последних бутылок водки дона
Отто, снова набрался смелости и вернулся в склеп прежней дорогой, но на этот
раз его фонарь осветил лишь пустую нишу.


*****

Я смотрю на их лица и чувствую, что никогда не знал их по-настоящему,
никогда не понимал, какие они были, кто они вне и вдали от меня, о чем
вспоминают, что знают, как жили в тяжелые времена голода и страха - не века,
а годы назад - незадолго до моего рождения, когда мои родители поженились и
едва могли заплатить за проживание в мансарде и фотографии, сделанные им
Рамиро Портретистом. Возможно, тогда они и не помнили, что он уже
фотографировал их, когда они были детьми и на их невинных лицах было
начертано предсказание будущих невзгод: мой отец в пиджачке, галстуке и
коротких штанишках возле колонны с собакой из гипса; мать, в белых
альпаргатах*, темных гольфах и с бантом в волосах, - в двенадцать или
тринадцать лет, с одним из младших братьев на руках. Рядом с ней
возвышается, как дерево, мой дед Мануэль - уже не в форме штурмовой гвардии,
давно висящей в шкафу, где я ее и обнаружил, лысый, без светлого чуба,
который был у него на свадебной фотографии, в брюках и жилете из сукна и
рубашке без воротника, застегнутой до подбородка, торжественный, будто,
позируя, он вспомнил, что некогда был сапером и обольщал женщин, едва
взглянув на них из-под козырька своей форменной фуражки. Дед с непривычной
нежностью держит свою правую руку на плече моей бабушки Леонор, украдкой и с
некоторой досадой глядя на моего прадеда Педро, не знающего, что его
фотографируют, и сидящего, как каждое солнечное утро, на ступеньке возле
дома с безымянной собакой у ног. Лица братьев моего отца, их обритые головы,
тощие коленки, спустившиеся гольфы и взрослые пиджаки, перешитые моей
бабушкой в бессонные ночи. Я не могу ни воображать, ни придумывать, почти не
помню его слов, и, возможно, у меня уже не будет случая попросить, чтобы они
рассказали мне об этом.
______________
* Полотняная обувь с плетеной подошвой.

- Какой был концентрационный лагерь, куда тебя привезли? - спрашивал я
деда. - Что чувствует человек, зная, что его легко могут приговорить к
смерти? Что испытываешь, держа в руках винтовку, лежа в траншее и глядя на
другую сторону в поисках лица или мелькнувшего силуэта, чтобы выстрелить в
него?
- Я всегда закрывал глаза, - говорил дядя Рафаэль. - К тому же я так
плохо стрелял, что и с открытыми глазами не смог бы ни в кого попасть. У
меня начинали дрожать руки и коленки, как только я чувствовал запах пороха,
взгляд туманился, а прицел двоился и троился. Я думал: "Ну уж нет, ведь они
мне ничего не сделали - те, которые в другой траншее; что они могли мне
сделать, если я их даже не знаю?" Так что я закрывал глаза, нажимал на курок
и говорил себе: "Будь что будет". Но, хорошенько задумываясь обо всем этом,
я приходил в бешенство: люди играли в стрельбу по мишеням и маршировали,