"Ирина Монахова. Бог и человек: путь навстречу " - читать интересную книгу автора

быть, одно и то же, он должен быть сам "физически" (как сказали бы в
условиях земной реальности) быть способен там существовать. То есть должен
быть не чужд, не чужероден, а однороден в какой-то мере Богу и тоже, как и
Он, состоять хоть в какой-то степени из любви.
Может быть, то, что называется загадочным словом "рай", и означает эту
возможность существовать в какой-то мере в Боге и Его мире - наверное, в той
же мере, в какой человек, вернее, его душа состоит из любви в итоге ее
земной жизни. В той же мере эта душа будет способна и воспринять любовь Бога
к ней. Впрочем, это, наверное, одно и то же: способность воспринимать любовь
Бога и способность существовать в Его мире. Слишком все определенно и четко,
нет места какой-либо субъективности, которое могла бы занять милость.
Действительно, сколько бы ни было любви Бога к душе человека и каким бы
"раем" она ни была окружена, но если она "физически" не способна все это
воспринять - что ей может помочь? Для нее наоборот это будет как бы
чужеродная, невыносимая среда, в которой ей невозможно существовать, как,
например, для земного человека - в безвоздушном пространстве.
Но если в земном мире можно умереть, и на этом все закончится, то
вечный мир даже такого избавления не предполагает. Не эта ли действительно
бесконечно (буквально - бесконечно) трагическая ситуация обозначена другим
загадочным словом "ад"?
Если ни "рай", ни "ад" вовсе не обеспечиваются какими-то внешними
усилиями для ублажения или истязания человека, а только в нем содержатся, то
есть каждый сам в себе воспитывает, выращивает свой будущий рай или ад, то
надежда на милость свыше кажется в этом случае весьма иллюзорной. Она имеет
основание, скорее всего, только для времени земной жизни. Если бы милость
Бога не ограничивалась ее пределами, если бы все было так фантастически
легко и просто, то зачем надо было бы ценой таких усилий, в том числе и Его
же собственных усилий, заставлять человека думать о спасении своей души в
течение его земной жизни, потому что потом будет поздно.
Существование (и явление столь наглядное) одновременно бесконечной
милости Бога и Его бесконечной требовательности, которая каким-то образом ее
ограничивает - вещь труднопостижимая, несмотря даже и на эту наглядность.
Наверное, в этом есть так же момент чуда и тайны для человека, как и в
других свойствах Христа и Его мира.
Каким-то образом вся та бесконечная требовательность, о которой здесь
говорилось, принадлежит тому же Существу, чье явление для земного человека
производит впечатление только радости, только счастья. Есть, правда, более
простое объяснение того же самого: Сам Он не обещает никого ни карать, ни
миловать, но это будет делать закон, оставленный Им на земле. "Я пришел не
судить мир, но спасти мир. Слово, которое Я говорил, оно будет судить его в
последний день." (Иоан.12:47,48).
Поэтому, наверное, ни страха, ни священного трепета не внушает Его
явление, а только радость и счастье от такого наглядного явления Его любви к
людям и такой непостижимой степени этой любви. Несмотря на в высшей степени
проницательный и вопросительный интерес к ним же - насколько они, со своей
стороны, соответствуют той любви, которая предназначена для них свыше,
насколько они способны сделать то усилие, которым человек входит в Царствие
Небесное.