"Жанна Монтегю. Наваждение" - читать интересную книгу автора

магазине на углу, где продавалось все, что угодно, - от почтовых марок до
бельевой резинки.
Да, я часто давала им повод пошептаться, размышляла Кэтрин, особенно
когда собирала еду и обноски для Бет Карпентер, деревенской неряхи, как ее
здесь называли, - хорошенькой добродушной Бет, обитавшей со своим
незаконнорожденным ребенком в развалюхе у самого края леса. Отец никогда не
упрекал ее, он всегда был добр к тем, кто в этом нуждался. Пусть себе старые
сплетницы чешут языки, сказал бы он. Разве сам Всевышний не снисходил до
помощи падшим женщинам?
Боль утраты снова сковала ей сердце. Отец! Отец! - кричало все ее
существо. Как все это несправедливо! Ты был доктором философии и мог сделать
блестящую карьеру в университете, ты был создан для науки, а не для
пастырских трудов и религии. Когда ты работал в Лондоне, мать умерла во
время эпидемии холеры. И ты стал отшельником в этой глухой деревушке.
Стараясь сохранить мое здоровье, ты похоронил себя здесь, - а ведь Бог
знает, каких высот ты мог бы достичь, сложись твоя жизнь иначе. А ты оставил
незавершенным труд своей жизни, ты так и не закончил книгу, полную такой
мудрости, что меня охватывал благоговейный трепет всякий раз, когда ты читал
мне отдельные главы!
Кэтрин знала, что книга до последнего дня заботила его. Беспомощный,
как дитя, а некогда сильный и деятельный, он безотрывно следил за ней
глубоко запавшими глазами, умоляя ее о чем-то. Она знала, что он хочет
сказать ей: "Посмотри, я почти завершил свой труд. Все записи, все заметки
здесь. Передай же их лорду Батли. Он сможет собрать их в книгу".
Прежде они, часто в шутку, обсуждали, что случится, когда книгу
напечатают. Это были счастливые дни, когда они вдвоем бродили по горам,
удили в речке рыбу или сидели возле уютно потрескивавшего костра. Смерть
тогда казалась далекой, за миллион миль отсюда. Джона Энсона никто не назвал
бы стариком, а его единственная дочь, Кэтрин, которая родилась, когда ему
было тридцать лет, едва справила свой девятнадцатый день рожденья. Оба были
уверены, что у них впереди еще многие годы, что отец по-прежнему сможет
заниматься образованием дочери, чтобы со временем она по праву вошла в
сокровищницу его мудрости и разделила с ним все, чем одарен был он сам. И
никто не мог знать, как скоро и неумолимо обрушится на них жестокий рок.
Глаза ее застлали слезы, но она не дала им воли.
- Смерть - это ничто, - сказал ей однажды отец во время их очередной
философской беседы. - И когда я уйду, я не хотел бы, чтобы ты сожалела обо
мне. Посмотри на это с другой стороны, Кэти. Представь себе, что я ожидаю
тебя в соседней комнате. Я не хочу, чтобы ты убивалась и тосковала. Я
по-прежнему останусь собою. Окликай меня по имени, беседуй со мной, как
прежде. Смейся, как мы обычно смеялись, шути, как мы обычно шутили. Наши
души бессмертны, дитя. И все будет хорошо.
Нет, все совсем не хорошо, мысленно возразила она отцу. Я ужасно тоскую
по тебе. И что я теперь буду делать?
К ней тут же пришел ответ: "Прочти письмо. Не трусь, Кэти, ты ведь не
робкого десятка".
Она взяла нож и вскрыла конверт. Чувствуя беспокойство от
выжидательного молчания миссис Даулинг, которое казалось невыносимым из-за
оглушительного щебетания птиц за окном, она извлекла узкую полоску плотной
тисненой бумаги и пробежала глазами строчки убористого каллиграфического