"Ги де Мопассан. Вечер (Клебер стал на якорь...)" - читать интересную книгу автора

переставал писать и прислушивался. Втайне я принялся за сочинение романа,
которого так и не окончил.
Самыми усердными завсегдатаями были Монтина, рантье, высокий красивый
малый, типичный южанин, брюнет с бархатными глазами, Барбе, судейский
чиновник, два коммерсанта - Фосиль и Лабарег, и маркиз де Флеш, генерал,
глава роялистской партии, самое важное лицо в нашей местности, старик
шестидесяти шести лет.
Дела наши шли хорошо. Я был счастлив, счастлив вполне.
Но вот однажды, около трех часов пополудни, выйдя по делам, я проходил
по улице Сен-Ферроль и вдруг увидел, как из какой-то двери выскользнула
женщина, настолько напоминавшая фигурой мою жену, что я сказал бы: "Это
она!", - если бы час тому назад не оставил ее в лавке с головной болью. Она
шла впереди меня быстрым шагом, не оборачиваясь. И почти против воли,
удивленный и встревоженный, я пошел вслед за ней.
Я говорил себе: "Это не она. Нет, не может быть, ведь у нее мигрень. Да
и зачем ей было заходить в тот дом?"
Однако мне хотелось удостовериться, и я ускорил шаг, чтобы догнать ее.
Почувствовала ли она, угадала, узнала ли мои шаги, не знаю, но только вдруг
она оглянулась. Это была моя жена! Увидев меня, она густо покраснела и
остановилась, потом проговорила с улыбкой:
- Вот как, и ты здесь!
Сердце у меня сжалось.
- Да. Ты, значит, все-таки вышла? А как твоя мигрень?
- Мне стало лучше, и я решила пройтись.
- Куда же?
- К Лакоссаду, на улицу Касинелли, заказать карандаши.
Она смотрела мне прямо в лицо. Она уже не краснела, скорее была немного
бледна. Ее светлые и ясные глаза - ах, эти женские глаза! - казалось,
говорили правду, но я смутно, мучительно чувствовал, что они лгут. Я стоял
перед ней более смущенный и растерянный, более потрясенный, чем она сама, не
смея ничего заподозрить, уверенный, однако, что она лжет. Почему? Я и сам не
знал.
Я сказал только:
- Ты хорошо сделала, что прогулялась, если мигрень прошла.
- Да, мне гораздо лучше.
- Ты идешь домой?
- Домой.
Я оставил ее и пошел один бродить по улицам. Что произошло? Пока я
стоял с ней лицом к лицу, я инстинктивно чувствовал, что она лжет. Теперь же
я не смел этому поверить и, вернувшись к обеду домой, упрекал себя, что мог
хоть на секунду усомниться в ее искренности.
Ревновал ли ты когда-нибудь? Впрочем, не в это дело! Первая капля
ревности запала мне в сердце. Это жгучая отрава. Я ничего еще не думал,
ничего не предполагал. Я сознавал лишь, что она солгала. Подумай только:
ведь каждый вечер, когда мы оставались вдвоем после ухода покупателей и
служащих - ходили ли мы гулять по набережной в ясную погоду или болтали у
меня в кабинете, если было пасмурно, - я всегда раскрывал перед ней всю
душу, я отдавался ей весь целиком, потому что любил ее. Она составляла часть
моей жизни, главный ее смысл, в ней была вся моя радость. В своих нежных
ручках она держала в плену мою доверчивую, преданную душу.