"Ги де Мопассан. Итальянское побережье" - читать интересную книгу автора

возвращаешься домой усталым и разбитым оттого, что слишком много перевидал,
подобно охотнику, который слишком много ходил, то передо мной среди всех
других воспоминаний возникает это большое продолговатое ослепительное
полотно, где покоится большая женщина, бесстыдная, нагая и белокурая,
бодрствующая и спокойная.
Потом, после нее, после этого воплощения силы соблазна, свойственного
человеческому телу, передо мною встают нежные и целомудренные мадонны,
прежде всего мадонны Рафаэля: Мадонна с щегленком, Мадонна Гран Дукка,
Мадонна делла Седиа и еще другие, бесплотные и мистические мадонны
примитивов, с их невинными чертами лица, с бледными волосами, а также
мадонны, полные плотской силы и здоровья.
Блуждая не только по этому единственному в своем роде городу, но и по
всей этой стране, по Тоскане, где люди эпохи Возрождения обильно разбросали
шедевры искусства, спрашиваешь себя в изумлении, что же представляла собою
эта экзальтированная и плодовитая душа, опьяненная красотою, охваченная
безумным творческим порывом, душа этих поколений, бредивших искусством? В
церквах маленьких городов, куда отправляются в поисках того, что не указано
в путеводителях для рядовых путешественников, вы находите на стенах в
глубине хоров бесценную живопись скромных великих мастеров, которые не
продавали своих полотен в Америку, тогда еще не исследованную, и, окончив
свой труд, уходили, не помышляя стать богачами, и работали для одного
искусства, как благочестивые труженики.
И поколение это, не ведавшее слабости, не оставило после себя ничего
посредственного. Тот же отблеск неувядаемой красоты, вышедшей из-под кисти
живописца, из-под резца ваятеля, проглядывает и в каменных фасадах построек.
Церкви и часовни полны скульптурами Луки делла Роббиа[3], Донателло[4],
Микеланджело, а их бронзовые двери - творения Бонанна[5] или Джованни да
Болонья[6].
Придя на площадь Синьории и остановившись против Лоджии деи Ланци, вы
сразу видите под одним и тем же портиком Похищение сабинянок и Геркулеса,
побеждающего Кентавра Джованни да Болонья, Персея с головой Медузы Бенвенуто
Челлини, Юдифь и Олоферна Донателло. Всего лишь несколько лет тому назад там
же стоял и микеланджеловский Давид.
Но чем больше опьяняет, чем больше покоряет вас прелесть этого
путешествия по целому лесу художественных творений, тем сильнее также
начинаете вы испытывать странное, болезненное чувство, которое вскоре
примешивается к радости созерцания. Его вызывает удивительный контраст между
современной толпой, такой пошлой, такой невежественной, и теми местами, где
она живет. Вы чувствуете, что чуткий, гордый и утонченный дух прежнего,
исчезнувшего народа, который усеял эту почву шедеврами, не волнует более
голов, покрытых круглыми шляпами шоколадного цвета, не зажигает равнодушных
глаз, не возвышает этот лишенный мечты народ над его вульгарными желаниями.
На обратном пути к побережью я остановился в Пизе, чтобы еще раз
взглянуть на соборную площадь.
Кто сумеет объяснить проникновенную и грустную прелесть некоторых почти
умерших городов?
Такова Пиза. Едва вы вступаете в нее, как вашу душу охватывает
меланхолическое томление, какое-то бессильное желание уехать и остаться,
ленивое желание бежать и бесконечно упиваться тоскливой сладостью ее
воздуха, ее неба, ее домов, ее улиц, где живет самое спокойное, самое унылое