"Ги де Мопассан. Сицилия" - читать интересную книгу автора

Этот же стиль внутренней отделки можно видеть во многих палермских
церквах. Мозаики Мартораны по выполнению, пожалуй, еще замечательнее, чем
мозаики Дворцовой капеллы, но нигде в мире не встретишь той изумительной
целостности, которая делает капеллу - это дивное произведение искусства -
единственной и непревзойденной.
Я медленно, возвращаюсь в гостиницу Пальм, у которой один из лучших
садов в городе, настоящий сад теплых стран, полный огромных и причудливых
растений. Один путешественник, сидя со мною рядом на скамейке, рассказал мне
за несколько минут все события текущего года, потом перешел к событиям
прошлых лет и между прочим заметил:
- Это случилось в то время, когда здесь жил Вагнер.
Я удивился:
- Как, здесь, в этой гостинице?
- Именно. Здесь он дописывал последние ноты Парсифаля и держал
корректуру.
И я узнал, что знаменитый немецкий композитор провел в Палермо целую
зиму, покинув этот, город лишь за несколько месяцев до смерти. Здесь, как и
повсюду, он выказывал несносный характер, невероятную гордыню и оставил о
себе воспоминание как о самом неуживчивом человеке.
Я захотел осмотреть помещение, которое занимал гениальный музыкант, ибо
мне казалось, что он должен был оставить в нем частичку своего "я" и что мне
попадется какая-нибудь вещь, которая ему нравилась, любимое кресло, стол, за
которым он работал, какой-нибудь след его пребывания, его пристрастий или
привычек.
Сперва я ничего не увидел, кроме прекрасного номера гостиницы. Мне
сообщили, какие изменения он в нем велел произвести, показали место, как раз
посередине комнаты, где стоял диван, на который он нагромождал пестрые,
шитые золотом ковры.
Но вот я открыл дверцу зеркального шкафа.
Восхитительный сильный запах пахнул оттуда, как ласка легкого ветерка,
пронесшегося над полем розовых кустов.
Сопровождавший меня хозяин гостиницы сказал:
- Здесь он держал свое белье, надушенное розовой эссенцией. Теперь уж
этот запах не улетучится никогда.
Я упивался этим дыханием цветов, запертым в шкафу, забытым, заточенным
в нем, и мне казалось, что я нахожу в этом дуновении что-то от Вагнера,
частицу его самого, частицу его желаний, частицу его души, запечатлевшуюся в
этих пустяшных, тайных и любимых привычках, составляющих интимную жизнь
человека.
Потом я пошел побродить по городу.
Нет людей, менее схожих между собой, чем сицилийцы и неаполитанцы.
Неаполитанец из простонародья - всегда на три четверти паяц. Он
жестикулирует, суетится, беспричинно воодушевляется, разговаривает жестами
столько же, сколько и словами, и передает мимикой все, о чем говорит; он
всегда любезен ради выгоды, ласков как из хитрости, так и по природе и
отвечает шуточками на неприятные замечания.
В сицилийце же много арабского. От араба у него серьезная важность,
хотя, как итальянец, он обладает очень живым умом. Природная надменность,
любовь к титулам, самый характер гордости и черты лица скорее приближают его
к испанцу, чем к итальянцу. Но что непрестанно вызывает в вас глубокое