"Альберто Моравиа. Я и Он " - читать интересную книгу автора

- Ничего я никому не обещал.
- Короче, я так понял, что ты не будешь вставлять мне палки в колеса.
- Да ну? - Баранки гну! Выкладывай, к чему этот твой дурацкий сон? -
Держите меня: "мой" сон! А почему бы не "твой"? - Мне такие сны и в
кошмарном сне не приснятся. Тут явно... э-э... тобой попахивает.
- Тоже мне, унюхал! Эдакая тягомотина снится разве что таким нытикам,
мямлям, бздунам и неудачникам, как ты.
- Вот оно что - как я? - А то нет. Кто из нас неудачник - ты или я? -
Ах так? Тогда я объясню, почему этот сон "твой" - от начала и до конца.
Слушай хорошенько. Тебе только того и надо - прямо из кожи вон лезешь, чтобы
я был и оставался слабаком и неудачником. Напускаешь на меня сны, будто я
снимаю "мой" фильм; так и норовишь внушить, что настоящим режиссером мне все
равно не быть, потому что кишка у меня тонка скрутить тебя в бараний рог и
прижать к ногтю. Что, мудрено излагаю? С кем поведешься... от таких
"мудриков", как ты, и не того наберешься. Как понимать, скажем, то, что
актриса превращается в Фаусту и заслоняет мне объектив своим лобком? Не
значит ли это, что, по-твоему, мой эксперимент обречен на провал? Что
заветная сублимация так и не состоится? Что до конца дней мне суждено ходить
в закомплексованных? Что, наконец, я никогда не стану художником, каким бы
мог и хотел стать, потому что постоянно и неизбежно мой взгляд будут
обволакивать... потемки женского лона? Фаусты или чьего-то еще. А теперь
скажи: мой это сон или твой? - Полегче, полегче! В твоем рассуждении есть
одно туманное место. По-твоему, в какой-то момент я подменил актрису
Фаустой? С чего это вдруг? - А вот с чего. Все очень просто. Вчера Фауста
звонила мне, просила зайти и рассказать, почему "в самом деле" мы
расстались. Поначалу я отнекивался, но потом как-то раскис и согласился
заехать к ней, впервые за полгода. Всего-то навсего; а ты уж вообразил, что
я собираюсь отказаться от эксперимента, и, гляди-ка, принял стойку. Ей-ей,
мало того, что даже во сне сыплешь соль на мои режиссерские раны, так еще и
Фаусту подсунул, решил доконать меня с ее помощью!" Как всегда, после
полного выяснения отношений "он" замолкает. Впрочем, очередное мое обвинение
в том, что "он" вечно суется куда не следует, даже в сны, похоже, льстит
"его" самолюбию. Со строгим видом я заключаю: "- Короче, я тебя предупредил.
Если решил выдать свой сон за вещий - считай, что зря старался. Если же
просто распалился - уймись по-хорошему. Лучшее, что ты можешь сделать, - не
встревать в чужие дела".
На этот раз "он" замечает: "- А для меня все дела - мои.
- Ладненько, коли так, то отныне я лишаю тебя вообще всех дел. Всех без
исключения.
- Ну, начинается: опять ты со своей сублимацией. Самомнение - выше
крыши.
- Бери еще выше.
- Уф, держите меня!" Я сбрасываю простыню, встаю с кровати, выхожу из
комнаты и топаю в ванную. Здесь я совершаю обычный утренний туалет: принимаю
душ, бреюсь, чищу зубы, стригу ногти на руках и ногах, брею под мышками,
выдергиваю волосы из носа и ушей, ну и конечно же, занимаюсь "им". Пока
намыливаю "его", "он" устраивает цирк из своей сверхчувствительности и
раздувается до огромных размеров. Тогда я говорю "ему": "- Ты, верно,
думаешь, что я на седьмом небе от твоей, скажем так, готовности. Ан нет,
ошибаешься. Неужели тебе невдомек, что эта твоя хваленая легкость на подъем,