"Альберто Моравиа. Римские рассказы" - читать интересную книгу автора

только, конечно, не один, а со своими приятелями; мы по воскресеньям всегда
собираемся, кто-нибудь играет на аккордеоне, а остальные танцуют друг с
другом, так как девушек с нами не бывает. Один-то я уж никогда не решусь
показаться на Монте-Марио. Иногда ночью мне снятся дощатые столики,
расставленные прямо на траве, и я снова вижу, как стучит по ним теплый
майский дождь, как покачиваются над ними хмурые деревья, сбрасывая с листьев
крупные светлые капли. А там, за деревьями, где-то далеко-далеко, плывут по
небу белые облака, а под облаками широко раскинулась панорама Рима. Мне
чудится, словно я опять слышу голос хозяина, Антонио Токки, тот самый
сердитый голос, который я слышал в то утро, громко зовущий из погреба:
"Дирче, Дирче!" - и мне кажется, что я снова вижу ее, как она проходит мимо
меня и пристально, по-особому смотрит мне в глаза, а потом спускается вниз,
в погреб, и приставная лесенка скрипит под ее крепкими, ровными шагами.
Я попал к Токки случайно, сразу как приехал из деревни. Когда мне
предложили поступить в его заведение официантом - без жалованья, только за
харчи, - я подумал: "Деньжонок я здесь, конечно, не накоплю, но зато буду
жить в семье". Какая там семья! Это был сущий ад, а не семья. Хозяин был
круглый и жирный, как маслянистый сыр, что не мешало ему быть ядовитым и
злым. У него было широкое землистое лицо со множеством мелких морщинок,
разбегавшихся по жирным щекам и вокруг маленьких колючих глазок, похожих на
глаза змеи. Ходил он в жилетке, без пиджака, а серая фуражка его была всегда
надвинута на самые глаза. Дочь его, Дирче, характером мало отличалась от
отца: такая же упрямая, злая, сердитая, но красивая - из тех маленьких,
крепких, ладно сложенных женщин, которые ходят вразвалочку, поводя боками и
крепко ставя ноги, словно говорят: "Эта земля - моя". У нее было круглое
личико, черные глаза и черные волосы, и всегда она была бледна, словно
мертвая. Только мать, пожалуй, одна из всей семьи, была добрая; этой женщине
едва ли минуло сорок лет, а выглядела она на все шестьдесят - худая, нос
крючком, как у старухи, волосы редкие. К тому же она была придурковатая;
так, по крайней мере, можно было подумать, глядя, как она стоит возле плиты
с неподвижным лицом, застывшим в немой улыбке. А когда она оборачивалась,
сразу было заметно, что во рту у нее едва ли сохранилось два зуба.
Кабачок выходил фасадом на улицу, и на полукруглой вывеске цвета бычьей
крови было выведено желтыми буквами: "Остерия Охотничья, владелец Антонио
Токки". Аллея вдоль дома вела к столикам под деревьями, откуда открывался
вид на Рим. Дом был грубо сколоченный, деревенский, с двумя-тремя
подслеповатыми оконцами и черепичной крышей. Лучше всего здесь бывало летом:
с утра до вечера приходили посетители - целые семьи с чадами и домочадцами,
влюбленные парочки, веселые компании. И все сидели за столиками, пили вино и
ели стряпню Токки, любуясь панорамой города. У нас в такие дни не бывало ни
одной свободной минутки: хозяин и я еле успевали подавать и убирать со
стола, а женщины целый день готовили и мыли посуду. К вечеру мы так
уставали, что шли спать, даже не взглянув друг на друга. Зато зимой или в
дождливую погоду в доме начинались всякие неурядицы. Отец и дочь ненавидели
друг друга - да что там ненавидели, они готовы были друг друга убить! Отец
был тупой, властный, жадный и из-за каждого пустяка пускал в ход кулаки. А
дочь была дерзкая, скрытная, всегда стояла на своем, как каменная, и всегда
последнее слово оставалось за нею. Вероятно, они потому так друг друга
ненавидели, что были одной крови, а ведь известно, что люди одной крови
бывают иногда самыми лютыми врагами. Но, кроме того, причиной этой ненависти