"Альберто Моравиа. Римские рассказы" - читать интересную книгу автора

была корысть. Дочь была честолюбива: она говорила, что на этой панораме
Рима, которая видна из их остерии, можно кучу денег нажить, а отец все это
бросает псу под хвост. Она говорила, что отец должен бы устроить здесь
цементную площадку для танцев и оркестр нанять, и цветные венецианские
фонарики развесить, и превратить дом в модный ресторан, и назвать его
"Панорама Рима". Но отец относился к этим затеям с большим недоверием -
отчасти потому, что был скуп и презирал всякие новшества, отчасти потому,
что эти предложения исходили от его дочери, а он скорее дал бы себя
зарезать, чем согласился хоть в чем-нибудь уступить ей. Ссоры между отцом и
дочерью разгорались всегда за столом; начинала она, злобно нападая на отца,
оскорбительно придираясь к мелочам, например к тому, что у него после еды
бывала отрыжка. Он отвечал бранью и проклятьями, дочь продолжала приставать,
отец давал ей затрещину. Надо сказать, что он, очевидно, испытывал при этом
огромное удовольствие, потому что закусывал нижнюю губу и как-то по-особому
щурил глаза. На дочь эти затрещины действовали, как свежая вода на цветок:
от них еще пышнее распускалась ее ненависть и злоба. Тогда отец хватал ее за
волосы и начинал бить куда попало. Летели на пол и разбивались тарелки и
стаканы; мать тоже ввязывалась в драку, становясь между мужем и дочерью, но
при этом с глупого ее лица не сходила вечная улыбка, растягивавшая до ушей
беззубый рот. А я, с сердцем, отравленным ненавистью, бежал бегом из этого
дома и долго потом бродил один по дороге, ведущей к Камиллучча.
Я бы давно ушел отсюда куда глаза глядят, если бы не влюбился в Дирче.
Вообще-то я нелегко влюбляюсь, потому что я человек серьезный и разные там
нежные слова и взгляды совершенно на меня не действуют. Но когда женщина без
всяких слов и взглядов сама к тебе приходит и отдается вся целиком, телом и
душой, да к тому же совершенно для тебя неожиданно, тогда ты оказываешься
связанным по рукам и ногам, словно ты в капкан попал: и чем больше ты
делаешь усилий, чтобы высвободиться из этого капкана, тем глубже врезаются
тебе в тело острые зубья. Вероятно, Дирче задумала это еще до того, как
познакомилась со мной, и, вероятно, ей было все равно - я ли, или другой
кто, потому что в первую же ночь после моего приезда, когда я уже спал, она
пришла ко мне в комнату. И так, наполовину во сне, наполовину наяву, почти
не понимая, мечта ли это или действительность, я совершил внезапный скачок
от равнодушия и покоя к страсти. Не было у нас с ней ни объяснений, ни
взглядов, ни пожатия рук, ничего такого, к чему прибегают влюбленные, чтобы
выразить свои чувства; это было как с уличной женщиной, да еще с дешевой.
Однако Дирче не была уличной женщиной, а, наоборот, считалась гордой и
неприступной, и это она только для меня сделала исключение - вот потому-то я
и попал в капкан.
Я человек рассудительный, терпеливый, но я очень вспыльчив, и если меня
раздразнить, кровь легко бросается мне в голову. Эти черты моего характера
сразу заметны, стоит лишь взглянуть на меня: я блондин, и лицо у меня
бледное, но достаточно какого-нибудь пустяка, чтоб я покраснел до корней
волос. Так вот, Дирче все время меня дразнила, и вскоре я понял, что ей от
меня нужно: она хотела настроить меня против отца. Она говорила, что я
просто трус, раз допускаю, чтоб в моем присутствии отец ее бил и таскал за
волосы и даже бросал на пол и пинал ногами, как это было однажды. И я не
говорю, что она была неправа: ведь мы с ней были любовники и, значит, я
обязан был ее защищать. Но я понимал, что цель у нее была другая; я бесился
оттого, что она обзывает меня трусом, и еще больше бесился, зная, что она