"Альберто Моравиа. Римские рассказы" - читать интересную книгу автора

делает это нарочно. Словом, жизнь стала для меня невыносимой. И вдруг в один
прекрасный день она совершенно переменилась: заговорила ласково, что, мол,
как бы хорошо нам с ней пожениться и открыть здесь ресторан "Панорама Рима",
чтобы хозяевами были только она да я и никто больше. Она стала такая
хорошая, тихая-тихая, ласковая, влюбленная такая. Это были лучшие дни нашей
любви. Но я видел, что она совсем, совсем другая, и начал раздумывать и
решил, что тут что-то нечисто. И правда, вскоре ветер переменился в третий
раз, и она сказала, что поженимся мы или не поженимся, а пока жив отец,
добра ждать нечего. И в конце концов она прямо сказала: надо его убить. Это
было как в ту ночь, когда она впервые вошла ко мне в комнату: ни колебаний,
ни притворства - бросила мне в лицо эти слова и ушла, оставив меня одного их
пережевывать.
На другой день я сказал ей, что она ошибается, если ждет от меня помощи
в подобном деле, а она ответила, что в таком случае мне лучше сейчас же уйти
отсюда вон, потому что для нее я больше не существую. И видно, так оно и
было, потому что с этого дня она ни разу не взглянула на меня. Мы почти не
разговаривали друг с другом, и теперь я тоже возненавидел ее отца: мне
казалось, что это он во всем виноват. И, как нарочно, не проходило дня,
чтобы хозяин не выкинул какую-нибудь штуку, словно специально для того,
чтобы мы его еще больше ненавидели.
Был месяц май, лучший весенний месяц, когда люди любят зайти в остерию
выпить бокал вина и поесть свежих бобов. Но в эту весну дождь лил как из
ведра на листья деревьев и густую зеленую траву, и в наше заведение ни одна
собака не забегала, что приводило хозяина в самое мрачное расположение духа.
Как-то утром, за столом, он оттолкнул тарелку, сказав дочери:
- Ты нарочно подсовываешь мне вместо супа эту отраву.
Дочь ответила:
- Если б я это делала нарочно, я бы туда яду подсыпала.
Он взглянул на нее да как размахнется - и с такой силой ударил ее по
лицу, что у нее даже гребень из волос выпал. Было почти темно из-за
непрерывного дождя, и лицо Дирче в этой темноте казалось белым и твердым,
как мрамор, и волосы, с той стороны, где выпал гребень, расплетались
медленно, медленно, словно просыпающиеся змеи. Я сказал Токки:
- Ты когда-нибудь оставишь ее в покое или нет?
Он ответил:
- Не лезь не в свое дело, - но все же немного испугался, потому что
ведь это я в первый раз вмешался в их ссору.
А я испытывал даже некоторую гордость от сознания, что защищаю существо
более слабое, хотя это был совсем не тот случай. Я подумал, что теперь,
пожалуй, она ко мне вернется, что это единственный способ ее вернуть, и
громко сказал:
- Оставь ее в покое, понимаешь, я запрещаю тебе бить ее!
Я стал весь красный, кровь застилала мне глаза, и Дирче пожала мне под
столом руку, и я решил, что дело мое уже выиграно. Но теперь отступать было
поздно. Хозяин поднялся и сказал:
- Ты что, хочешь, чтобы я и с тобой тоже расправился?
Он ударил меня по щеке, а я схватил со стола стакан и выплеснул вино
ему в лицо. Я, можно сказать, уже целый месяц думал о том, как я это
когда-нибудь сделаю, думал с восторгом - так ненавидел я Токки. И вот я
сделал то, что задумал, и вино текло у него по лицу, и теперь я со всех ног