"Альберто Моравиа. Дом, в котором совершено преступление" - читать интересную книгу автора

удивился, когда он пришел в контору с женщиной, которую представил как свою
жену.
Элена - так ее звали - была лет на шесть или на семь моложе мужа и
вступила в ту пору жизни, когда у женщины начинается вторая молодость, еще
более сладостная и любвеобильная, чем первая. Она была высокая, крупная, с
пышными, хотя уже несколько увядшими формами, и в ее серьезном и холодном
лице нежность черт была как бы скована упрямой строгостью. Но ее гордая
осанка, ослепительная белизна кожи, чистый и гордый свет, которым лучились
глаза, и высокий безмятежный лоб сразу поразили Туллио своей красотой. Он
словно был ослеплен, и все то недолгое время, пока супруги пробыли в конторе
и Де Гасперис объяснял существо дела, Туллио не сводил взгляда с его жены.
Она сидела, опустив голову, с серьезным видом, и ни разу даже не подняла
глаза на Туллио.
Когда Де Гасперисы ушли, в конторе остался острый аромат, в котором,
казалось, смешался запах давно сорванных и измятых цветов и замерзших паров
эфира. Этот аромат и воспоминание о милом и серьезном лице, упорно
склоненном вниз, привели Туллио в мечтательное и задумчивое настроение. До
самого вечера он не мог работать. Наконец, вернувшись домой, он после долгих
колебаний решился позвонить своему клиенту под каким-то благовидным
предлогом. Тот, словно угадав его желание, без церемоний пригласил его к
себе. С этого и началась его дружба с Де Гасперисами или, вернее, его любовь
к Элене.
Де Гасперисы жили на далекой окраине, в своего рода павильоне,
окруженном густым и запущенным садом. Павильон, который раньше, видимо,
служил студией художнику, был мрачный, просторный и казался временным
жильем. Здесь была только одна большая комната, куда через окно с мутными
стеклами проникал хмурый и скупой свет. Днем комната бывала погружена в
холодный полумрак, который словно покрывал все слоем серой пыли; вечером при
свете нескольких ламп темнота пряталась по углам и вверху, среди косых балок
потолка. Де Гасперисы завесили стены тяжелой серой материей, которая
спускалась от середины стен до самого пола, - она не была прибита внизу и
натянута, а спадала свободно, широкими, отбрасывавшими тень складками,
словно кулисы в театре, и казалось, что там, за нею, не стены, а пустота.
Комната была обставлена красивой старинной мебелью, которая давала основание
думать, что супруги знали лучшие времена. Но теперь они, видимо, бились в
нужде, прислуги у них не было, им приходилось самим готовить, и за ширмой
была небольшая плита, несколько тарелок и сковородок; он неизменно носил все
тот же светлый костюм, а у нее было всего два платья: одно - черное с
глубоким вырезом, другое - коричневое шерстяное. Несмотря на это, они каждый
вечер принимали гостей, или, вернее, муж каждый вечер играл в карты с тремя
своими приятелями и приглашал еще Туллио, чтобы жене не было скучно.
Вечера эти были тихие, овеянные грустью, которую как бы источали
широкие складки занавесей, где печально таилась темнота, и казалось,
занавеси эти всегда слегка колыхались от движении хозяев дома, создавая
странное и неприятное впечатление. У окошка, за столиком, покрытым зеленой
скатертью, сидели Де Гасперис и его трое приятелей: Варини - худощавый
блондин в сером костюме, с длинным бледным лицом и маленькими голубыми, как
барвинок, глазами; сорокалетний Пароди - коренастый, белокурый, живой,
пышущий здоровьем и грубым весельем, и, наконец, Локашо - маленький, похожий
на расстриженного священника, черный как смоль, небрежно одетый, со смуглым,