"Даниил Лукич Мордовцев. Сидение раскольников в Соловках (Историческая повесть) " - читать интересную книгу автора

В это время в келью вошел молодой высокий чернец. Черные говорливые
глаза под крутыми бровяными навесами, широкие скулы, редкая черная
бородка, маленькие мягкие усы, не прикрывающие мясистых красных губ, и
тщательно заплетенная коса изобличали в нем не худородного чернеца, да и
одет он был чисто. Войдя в келью, он помолился на образа и, сделав шаг к
Никанору, поклонился в землю.
- С чем? - спросил архимандрит.
- С челобитьем, святой отец, - отвечал чернец отрывисто.
- А в чем твое челобитье?
Чернец вынул из-за пазухи сложенную вчетверо бумагу и с низким
поклоном подал архимандриту, который, не развертывая бумаги, глядел на
просителя.
- Жалоба мне, святой архимандрит, на купецкую женку, на Неупокоеву.
Архимандрит, видимо, удивился. И другие отцы глядели на просителя с
удивлением.
- На-кось, вычти, - сказал Никанор, передавая бумагу Геронтию.
Тот медленно развернул челобитную, разглядел ее и, защищая своею
тенью от солнца, стал читать:
- "...Государю архимандриту Никанору еже о Христе с братьею бьет
челом нищий государев сиротинка и ваш богомолец, соборной попишко,
иеромонашишко Феклиско. Жалоба мне, нищему твоему государеву сиротинке, на
купецку жену Неупокоеву, на Акулину Иванову из Архангельсково города. В
нонешнем, государь, году, месяца июня во 2-й день, приходила та Акулина с
понехидою и подала мне, нищему вашему государеву сиротинке и холопишку,
поминанье с большим предисловием. И яз, нищий ваш, поминание у нее взял и
стал читать родителей Акулининых. И та Акулина мне, нищему вашему, стала
говорить: прочитай-де и все. И яз, нищий ваш, стал ей говорить: "Акулина
Ивановна, много прочитать, не одна ты". И она, государь, Акулина,
возгордев богачеством своим, учала меня, нищего, бранить лодыжником, и
долгогривым шпынем, и кутьею называть, и мучителем обзывать при народе. И
яз, нищий ваш государев, не хотя от нее позору и терпети, ее легонько
взашей вывел вон из церкви, а она сильною мне чинилася, упиралась и кукиш
мне якобы с маслом в нос совала. А назавтра приволокся я по челобитью к
богомолке бабе Нениле понехиды служить, и та же меня Акулина нищею вашею
собакою называет, и жеребцом, и кобыльею головою, и бранит всячески
неудобь сказаемо. Умилосердися, государь, святый архимандрит Никанор,
пожалуй на ту Акулину Иванову дочь свой праведный сыск и оборонь, что мне,
вашему государеву богомольцу и холопишке, от ее позорные брани и бесчестия
нигде от ней уходу нет, ни в кельях, ни в церкви Божии, от ее брани и
позору чтоб мне, нищему вашему государеву богомольцу, впредь как жити у
престолу соборные церкви под твоим, государя своего, благословеньем и
жалованьем. Государь, святый архимандрит Никанор, смилуйся пожалуй".
Отец Геронтий, кончив читать, подозрительно взглянул на челобитчика.
Мужички у порога переглядывались, и моргающие глазки низенького мужичонка
как бы подмигивали товарищу: "Знаем-де мы его, кочета брудастого, всех
наших кемлянок перетоптал". Архимандрит глядел сердито, двигая, как
таракан, своими волосатыми бровями.
- Не затейно ли ты, малый, написал? - кинул он на него недоверчивый
взгляд.
- Для чего затейно, государь?