"Глеб Морев. Критическая масса, № 1 за 2006 " - читать интересную книгу автора

друга четкой, хотя и прозрачной границей.
Подводя итог достижениям формальной школы, в статье "Доминанта" Роман
Якобсон описал генерирующий художественную эволюцию принцип как
трансформацию, сдвиг в системе господствующих ценностей. Этот принцип
работает как на уровне отдельного стихотворения, так и на уровне школ,
направлений, целых литературных эпох. Не последнюю роль играет он и в
понимании изменений, происходящих во взаимоотношениях между различными
видами искусства, между искусством и другими тесно соотнесенными с ним
культурными областями, между которыми идет интенсивный обмен и борьба за
гегемонию. Так, например, роль доминанты в стихе может выполнять рифма, или
ритмическая схема, или установка на звучание (фонетику), или - как в
свободном стихе - интонационная цельность. Все эти элементы, будучи
выдвинуты в центр стихотворения как системы, деформируют остальные. Отсюда и
определение поэзии как затрудненной речи, речи, порывающей с прозрачной
коммуникацией, нацеленной на донесение сообщения (пресловутая эстетическая
функция). Постоянные сдвиги в системе ценностей подразумевают
соответствующие сдвиги в оценке тех или иных явлений в искусстве. "Нормы, к
которым с точки зрения старого искусства относились с пренебрежением или
порицали за несовершенство, дилетантство, заблуждения или просто
неправильные приемы, нормы, считающиеся еретическими, декадентскими,
недостойными появления на свет, новой системой принимаются в качестве
позитивной ценности" 6.
По сути, Якобсон описывает здесь стратегию - или идеологию - авангарда.
В 1990-е она начинает давать сбои, поскольку все меньше остается
еретического, маргинального, табуированного. При этом сами эстетические
нормы, вслед за социальными, оплывают, теряют четкие очертания. В России это
произошло в особенно концентрированной, болезненной форме. Во-первых, в силу
стремительного, а не постепенного, как на Западе, вхождения в режим свободы
высказывания; во-вторых, по причине разрубленного одним махом, одним
падением Берлинской стены узла, исторически связывавшего авангард
эстетический с политическим авангардом. Характерны в этом смысле такие
фигуры, как Александр Бренер и Ярослав Могутин. Ультралевая истерика одного
зеркально отражает ультраправое эстетство второго. И тот и другой действуют
как террористы. 11 сентября 2001 года эта террористическая стратегия
одиночек-камикадзе терпит крах де-юре. Но де-факто он был запрограммирован
гораздо раньше. Это с одной стороны.
С другой, к "газетам" эпохи Вяземского сегодня прибавились радио,
телевидение, Интернет; поэзия конкурирует и обменивается "доминантами" с
кинематографом, поп-, рок- и электронной музыкой, с актуальным искусством,
трэш-беллетристикой и прочей культуриндустрией, частью каковой становится и
политика в расхожем смысле, как манипуляция общественным мнением. Прорыв,
осуществленный Медведевым, безусловно связан с этим новым положением дел,
когда сдвиг может стать эффективным только тогда, когда проходит по границам
сразу нескольких чувствительных зон.
Так, я уже упоминал возвращение "наивной" проблематики
"шестидесятников". Совсем не наивной ее делает то, что она попадает в
перекрестье других рядов и взаимно остраняющих деформаций: расхристанного
стиха со сбитым дыханием; иной языковой и социальной фактуры, предельно
конфликтных; взбаламученной лексики, в которой огромную нагрузку несут
служебные частицы, междометия; отсутствия броских поэтических формул, вообще