"Анатолий Мошковский. Солнце и паруса" - читать интересную книгу автора

меж яхт, в полуметре от их сверкающих на солнце мокрых бортов, и ребята,
сидевшие под их парусами, крикнули нам что-то веселое и хлесткое.
Дул сильный ветер. Парус расправил все морщинки, наполнился,
захлебнулся, дрожа от восторга и счастья, что наконец выбрался из сырой
кладовки, из старого брезентового мешка в синеву и плеск волн, и жадно пил
яростный солнечный ветер. Катя сидела на борту, прислушивалась к звону
ветра, прищурившись от солнца, смотрела вперед и не снимала ладони с
отполированного румпеля. На руке были царапины, ссадины, локоть сбит - я
сейчас только заметил это. На вторую руку был намотан конец шкота, и он
глубоко врезался в ее кожу.
Берег удалялся. Уменьшался яхт-клуб, лес стал не больше кустарника,
коровы на лугу - не крупнее божьих коровок. А мы летели вперед, и перед нами
распахивалась ширь водохранилища. Ветер свистел в снастях, сильный и теплый,
ветром пах парус, ее руки и волосы тоже пахли ветром, бесшабашным и
безудержным.
Мы были не одни. Десяток парусов белел вокруг нас. Солнце стояло в
зените, отражалось в воде, пронизывало ее тысячами огненных иголочек и
блесток, и на нее нельзя было смотреть. Ветер рябил воду, гнал волну,
завивал, закручивал, буравил воронки и бросал пену. И острые косые паруса
мчались вперед. Солнце и ветер. Солнце и волны. Солнце и паруса. Я люблю
воду. Я родился у Днепра, жил у Припяти и Западной Двины, и дольше всего - у
Двины. Целыми днями пропадал я на ней, ловил рыбу, нырял с лодок, барж и
плотов, плавал к пароходным колесам и винтам - эх, ударила б волна,
подбросила б вверх, окатила б с головой! В воде отражался мост с быками,
заводские трубы и легкие тучки... Несется вода, бежит, переливается - и
легче думается; коснется вода твоего разгоряченного тела нежной прохладой,
как ладони матери; то серая, то синяя, то черная, то розовая, то белая -
всегда она разная, вода; всегда чуткая, отзывчивая, живая. А еще есть море.
Я ни разу не видел его. Как это, наверно, здорово - море!
- На левый борт! - крикнула Катя.
Яхта под ветром накренилась вправо, и я бросился на левый борт, где
сидела она, лег, весом своего тела стараясь откренивать яхту, и она
выпрямилась и побежала стройней. Волны лизали мне ногу, обдавали спину,
щекотали затылок, и я готов был так лежать вечность под ветром и солнцем.
- Слезай, медведь, - весело проворчала Катя, - понравилось.
- Ага, - ответил я, видя ее улыбку, и нехотя сполз с борта.
Ветер резко изменился, яхту завалило влево, и Катя крикнула:
- На правый!
Я тенью метнулся на другой борт, нависая над волной, плотнее прижимаясь
к лакированной гладкой фанере, точно этим мог увеличить свой вес и лучше
откренивать яхту. Я держался обеими руками за борта, а она - за шкот и
румпель. Случайно мой локоть коснулся ее горячего плеча, я тут же отдернул
его, и внутри что-то больно и сладко напряглось, заныло, и я старался не
смотреть на нее. Катя глядела вперед, рот ее был полуоткрыт, на лбу - тени
от распущенных волос.
Теперь я очень боялся коснуться ее. Это было немыслимо, невозможно. И
она тоже, как заметил я, всякий раз тихонько отодвигалась от меня, когда
порыв ветра или крутая волна бросали нас друг к другу. Теперь все мое
внимание было занято одним - как бы быть подальше от нее.
Дул ветер, вода клокотала и пенилась, шуршала, как бумага, о борта, и