"Мишель Монтень. Опыты. Том II" - читать интересную книгу автора

страданий, из-за которых мне жизнь была не мила". Один из солдат Лукулла
[16] был ограблен кучкой вражеских воинов и, пылая местью, совершил смелое и
успешное нападение на них. Когда солдат вознаградил себя за потерю, Лукулл,
оценив его храбрость, захотел использовать его в одном задуманном им смелом
деле и стал уговаривать его, соблазняя самыми заманчивыми обещаниями, какие
он только мог придумать:

Verbis quae timido quoque possent addere mentem.

{Со словами, которые и трусу могли прибавить бы духу [17] (лат. ).}

"Поручи это дело, - ответил тот, - какому-нибудь бедняге, обчищенному
ими":

quantumvis rusticus: Ibit,
Ibit eo, quo vis, qui zonam perdidit, inquit,

{С присущей ему грубоватостью ответил: пойдет куда хочешь тот, кто
потерял свой кушак с деньгами [18] (лат. ).}

и наотрез отказался.
Сообщают, что Мехмед [19] однажды резко обрушился на предводителя своих
янычар Гасана за то, что тот допустил, чтобы венгры обратили в бегство его
отряд, и трусливо вел себя в сражении. В ответ на это Гасан, не промолвив ни
слова, яростно бросился один, как был с оружием в руках, на первый
попавшийся отряд неприятеля и был тотчас же изрублен. Это было не столько
попыткой оправдаться, сколько переменою чувств, и говорило не столько о
природной доблести, сколько о новом взрыве отчаяния.
Пусть не покажется вам странным, что тот, кого вы видели вчера
беззаветно смелым, завтра окажется низким трусом; гнев или нужда в
чем-нибудь, или какая-нибудь дружеская компания, или выпитое вино, или звук
трубы заставили его сердце уйти в пятки. Ведь речь здесь идет не о чувствах,
порожденных рассудком и размышлением, а о чувствах, вызванных
обстоятельствами. Что удивительного, если человек этот стал иным при иных,
противоположных обстоятельствах?
Эта наблюдающаяся у нас изменчивость и противоречивость, эта зыбкость
побудила одних мыслителей предположить, что в нас живут две души, а других -
что в нас заключены две силы, из которых каждая влечет нас в свою сторону:
одна - к добру, другая - ко злу, ибо резкий переход от одной крайности к
другой не может быть объяснен иначе.
Однако не только случайности заставляют меня изменяться по своей
прихоти, но и я сам, кроме того, меняюсь по присущей мне внутренней
неустойчивости, и кто присмотрится к себе внимательно, может сразу же
убедиться, что он не бывает дважды в одном и том же состоянии. Я придаю
своей душе то один облик, то другой, в зависимости от того, в какую сторону
я ее обращаю. Если я говорю о себе по-разному, то лишь потому, что смотрю на
себя с разных точек зрения. Тут словно бы чередуются все заключенные во мне
противоположные начала. В зависимости от того, как я смотрю на себя, я
нахожу в себе и стыдливость, и наглость; и целомудрие, и распутство; и
болтливость, и молчаливость; и трудолюбие, и изнеженность; и