"Мишель Монтень. Опыты. Том III" - читать интересную книгу автора

самих, особенно нужно иметь перед собой некий образец, дабы равняться на
него в наших поступках и, сопоставляя их с ним, то дарить себе ласку, то
налагать на себя наказание. Для суда над самим собой у меня есть мои
собственные законы и моя собственная судебная палата, и я обращаюсь к ней
чаще, чем куда бы то ни было. Сдерживая себя, я руководствуюсь мерою,
предуказанной мне другими, но, давая себе волю, руководствуюсь лишь своей
мерою. Только вам одному известно, подлы ли вы и жестокосердны, или честны и
благочестивы; другие вас вовсе не видят; они составляют себе о вас
представление на основании внутренних догадок, они видят не столько вашу
природу, сколько ваше умение вести себя среди людей; поэтому не считайтесь с
их приговором, считайтесь лишь со своим. Tuo tibi iudicio est utendum {Тебе
надлежит руководствоваться собственным разумом [3] (лат.).}. Virtutis et
vitiorum grave ipsius conscientiae pondus est: qua sublata, iacent omnia
{Собственное понимание добродетели и пороков - самое главное. Если этого
понимания нет, все становится шатким [4] (лат.).}.
Хотя и говорят, что раскаяние следует по пятам за грехом, мне кажется,
что это не относится к такому греху, который предстает перед нами в гордом
величии и обитает в нас, как в собственном доме. Можно отринуть и побороть
пороки, которые иногда охватывают нас и к которым нас влекут страсти, но
пороки, укоренившиеся и закосневшие вследствие долгой привычки в душе
человека с сильной, несгибаемой волей, не допускают противодействия.
Раскаяние представляет собой не что иное, как отречение от нашей собственной
воли и подавление наших желаний, и оно проявляется самым различным образом.
Так, оно может заставить человека сожалеть о своей былой добродетели и
стойкости:

Quae mens est hodie, cur eadem non puero fuit?
Vel cur his animis incolumes non redeunt genae?

{Почему у меня в детстве не было того же образа мыслей, что сейчас? Или
почему при моем теперешнем умонастроении мои щеки не становятся снова
гладкими [5] (лат.).}

Великолепна та жизнь, которая даже в наиболее частных своих проявлениях
всегда и во всем безупречна.
Всякий может фиглярствовать и изображать на подмостках честного
человека; но быть порядочным в глубине души, где все дозволено, куда никому
нет доступа, - вот поистине вершина возможного. Ближайшая ступень к этому -
быть таким же у себя дома, в своих обыденных делах и поступках, в которых мы
не обязаны давать кому-либо отчет и где свободны от искусственности и
притворства. И вот Биант [6], изображая идеальный семейный уклад, говорит,
что глава семьи должен быть в лоне ее по своему личному побуждению таким же,
каков он вне ее из страха перед законами и людскими толками. А Юлий Друз [7]
весьма достойно ответил работникам, предлагавшим за три тысячи экю
переделать его дом таким образом, чтобы соседи не могли видеть, как прежде,
что происходит за его стенами; он сказал: "Я не пожалею и шести тысяч, но
сделайте так, чтобы всякий со всех сторон видел его насквозь". С уважением
отмечают обыкновение Агесилая останавливаться во время разъездов по стране в
храмах с тем, чтобы люди и самые боги наблюдали его частную жизнь [8].
Бывали люди, казавшиеся миру редкостным чудом, а между тем ни жены их, ни