"Мишель Монтень. Опыты. Том III" - читать интересную книгу автора

ангел и не Катон [15]. Мои поступки по-своему упорядочены и находятся в
соответствии с тем, что я есть, и с моими возможностями. Делать лучше я не
могу. Раскаянье, в сущности, не распространяется на те вещи, которые нам не
по силам; тут следует говорить только о сожалении. Я могу представить себе
бесчисленное множество различных характеров, более возвышенных и
упорядоченных, нежели мой, однако я не исправляю благодаря этому своих
прирожденных свойств, как моя рука и мой ум не становятся более мощными
оттого, что я рисую в своем воображении другую руку и другой ум, какими бы
они ни были. Если бы, представляя себе более благородный образ действий, чем
наш, и стремясь к нему всей душой, мы ощущали раскаянье, нам пришлось бы
раскаиваться в самых невинных делах и поступках, - ведь мы хорошо понимаем,
что человек с более выдающимися природными данными сделал бы то же самое
лучше и благороднее, и мы постоянно желали бы поступить так же. И теперь,
когда я на старости лет размышляю над своим разгульным поведением в
молодости, я нахожу, что, принимая во внимание свойства моей натуры, оно
было, в общем, вполне упорядоченным; на большее самообуздание я не был
способен. Я нисколько не льщу себе: при сходных обстоятельствах я всегда был
бы таким же самым. Это отнюдь не пятно, скорее это присущий мне особый
оттенок. Мне незнакомо поверхностное, умеренное и чисто внешнее раскаяние.
Нужно, чтобы оно захватило меня целиком, и лишь тогда я назову его этим
словом, нужно, чтобы оно переворачивало мое нутро, проникало в меня так же
глубоко и пронизывало насквозь, как божье око.
Что касается переговоров, которые мне приходилось вести [16], то из-за
своего незадачливого поведения я не раз упускал благоприятные случаи. Мои
советы, однако, бывали тщательно взвешены и отвечали потребностям
обстоятельств: главная их черта - нужно избирать самый легкий и подходящий
для себя путь. Полагаю, что на совещаниях, в которых я принимал когда-то
участие, мои суждения о предметах, подвергавшихся рассмотрению, были, в
соответствии с отмеченным правилом, неизменно благоразумными, - в подобных
случаях я поступал бы в точности так же еще тысячу лет. Я имею в виду не
нынешнее положение дел, а то, каким оно было тогда, когда я их обсуждал.
Всякий совет обладает действенностью лишь в течение определенного
времени: обстоятельства и самая сущность вещей непрерывно в движении и
бесконечно изменчивы. За свою жизнь я допустил несколько грубых и
значительных промахов, и не потому, что у меня не хватило ума, но вследствие
невезения. В предметах, которыми приходится заниматься, таятся самые
невероятные неожиданности - особенно изобилует ими человеческая природа, -
немые, никак не проявляющиеся черты, порою неведомые даже самим носителям
их, и все это обнаруживается и пробуждается от случайных причин. Если мой
разум не смог предвосхитить и заметить их, то я нисколько не виню его в
этом; круг его обязанностей строго определен; меня одолевает случай, и если
он покровительствует тому образу действий, от которого я отказался, то тут
ничем не поможешь; я себя не корю за это, я обвиняю мою судьбу, но не свое
поведение, а это вовсе не то, что зовется раскаяньем.
Однажды Фокион подал афинянам некий совет, которому те не последовали.
Между тем, вопреки его мнению, дело протекало весьма успешно для них, и
кто-то сказал ему: "Ну что, Фокион, доволен ли ты, что все идет так хорошо?"
"Конечно, доволен, - ответил тот, - доволен, что это случилось так, а не
иначе, но я ни чуточки не раскаиваюсь в том, что советовал поступить так-то
и так-то" [17]. Когда мои друзья обращаются ко мне за советом, я излагаю его