"Мишель Монтень. Опыты. Том III" - читать интересную книгу автора

в ответ такой вздор и такие смешные глупости, которые не пристали бы даже
детям, или упорно храню молчание, обнаруживая еще большую неловкость и
нелюбезность. Часто я погружаюсь в мечтательность и углубляюсь в свои мысли;
кроме того, мне свойственно непроходимое и совершенно ребяческое невежество
во многих обыденных и общеизвестных вещах. По причине этих двух моих качеств
я добился того, что обо мне могут рассказывать по меньшей мере пять или
шесть забавных историй, выставляющих меня самым нелепым дурнем на свете.
Итак, возвращаясь к избранной мною теме, должен сказать, что эта
неподатливость и негибкость моего душевного склада заставляет меня быть
разборчивым по отношению к людям - мне приходится как бы просеивать их через
сито - и делает меня малопригодным для дел, выполняемых сообща. Мы живем
среди людей и вступаем с ними в разные отношения; если их повадки несносны
для нас, если мы гнушаемся соприкасаться с душами низменными и пошлыми - а
низменные и пошлые души часто бывают такими же упорядоченными, как самые
утонченные (никчемна мудрость, не умеющая приноровиться к всеобщей
глупости), - то нам нечего вмешиваться ни в наши собственные, ни в чужие
дела: ведь и частные и общественные дела вершатся именно такими людьми.
Самые прекрасные движения нашей души - это наименее напряженные и наиболее
естественные ее движения. Господи боже! Сколь драгоценна помощь благоразумия
для того, чьи желания и возможности оно приводит в соответствие между собой!
Нет науки полезнее этой! "По мере сил" было излюбленным выражением и
присловьем Сократа [5], и это его выражение исполнено глубочайшего смысла.
Нужно устремлять наши желания на вещи легко доступные и находящиеся у нас
под рукой и нужно уметь останавливаться на этом. Разве не глупая блажь с
моей стороны чуждаться тысячи людей, с которыми меня связала судьба, без
которых я не могу обойтись, и тянуться к одному, двум, пребывающим вне моего
круга, или, больше того, упрямо жаждать какой-нибудь вещи, заведомо для меня
недосягаемой. От природы я мягок, чужд всякой резкости и заносчивости, и это
легко может избавить меня от зависти и враждебности окружающих - ведь никто
никогда не заслуживал в большей мере, чем я, не скажу быть любимым, но хотя
бы не быть ненавидимым. Однако свойственная мне холодность в обращении не
без основания лишила меня благосклонности некоторых, превратно и в худшую
сторону истолковавших эту мою черту, что, впрочем, для них извинительно.
А между тем я бесспорно обладаю способностью завязывать и поддерживать
на редкость возвышенную и чистую дружбу. Так как я жадно хватаюсь за
пришедшиеся мне по вкусу знакомства, оживляюсь, горячо набрасываюсь на них,
мне легко удается сближаться с привлекательными для меня людьми и
производить на них впечатление, если я того захочу. Я не раз испытывал эту
свою способность и добивался успеха. Что касается обыкновенных приятельских
отношений, то тут я несколько сух и холоден, ибо я утрачиваю естественность
и сникаю, когда не лечу на всех парусах; к тому же судьба, обласкав меня в
молодости дружбой неповторимой и совершенной и избаловав ее сладостью [6], и
в самом деле отбила у меня вкус ко всем остальным ее разновидностям, прочно
запечатлев в сознании, что настоящая дружба, как сказал один древний [7], -
это "животное одинокое, вроде вепря, но отнюдь не стадное". Кроме того, мне
по натуре претит общаться с кем бы то ни было, все время сдерживая себя, как
претит и рабское, вечно настороженное благоразумие, которое нам велят
соблюдать в разговорах с нашими полудрузьями или приятелями, и велят нам это
особенно настоятельно в наше время, когда об иных вещах можно говорить не
иначе, как с опасностью для себя или неискренне.