"Мишель Монтень. Опыты. Том III" - читать интересную книгу автора

из которых, если вы того захотите, может быть главным и основным, но из
опасения, как бы оно не заслонило все остальные и безраздельно не
властвовало над вами, ослабляйте и сдерживайте это желание, деля и отвлекая
его все снова и снова:

Cum morosa vago singultiet inguine vena,
Coniicito humorem collectum in corpora quaeque.

{Когда в тебе воспылает буйное и неудержимое желание, излей
накопившуюся жидкость в любое тело [21] (лат.).}

И подумайте об этом заранее, чтобы не оказаться в беде, если оно еще
раз нахлынет на вас,

Si non prima novis conturbes vulnera plagis,
Volgivagaque vagus venere ante recentia cures.

Если ты не заглушишь свои первые раны новыми, если их, еще свежих, не
излечить легко доступной любовью [22] (лат.)

Однажды в дни молодости мне пришлось пережить сильное, чрезмерное для
моей души огорчение, и оно было не только сильным, но - что важнее всего - и
глубоко обоснованным; положись я тогда попросту на свои силы, я бы, пожалуй,
не выдержал. Нуждаясь, чтобы рассеяться, в каком-нибудь способном захватить
меня отвлечении, я заставил себя, призвав на помощь рассудок и волю,
влюбиться, чему немало помог мой возраст. Любовь облегчила меня и развеяла
скорбь, причиненную дружбой. И повсюду мы наблюдаем все то же: меня
одолевает какое-нибудь неприятное представление; я нахожу, что заменить его
новым много проще, чем его побороть; и если я не могу заместить его
представлением противоположного свойства, я все же замещаю его каким-либо
другим. Разнообразие всегда облегчает, раскрепощает и отвлекает.
Если я не могу одолеть засевшее во мне неприятное представление, я
стараюсь улизнуть от него и, убегая, петляю из стороны в сторону, пускаюсь
на всевозможные хитрости; переезжая с места на место, меняя занятия,
общество, я спасаюсь в сумятице иных развлечений и мыслей, и так несносное
представление теряет мой след, и я окончательно ухожу от него.
Корни этого - во вложенном в нас самою природой благодетельном
непостоянстве, ибо время, приставленное к нам ею в качестве врача-исцелителя
наших страстей, достигает успеха в их лечении главным образом тем, что,
давая нашему воображению все новую и новую пищу, расчленяет и нарушает наше
первоначальное восприятие, сколь бы острым оно в свое время ни было. Мудрец
по прошествии двадцати пяти лет столь же явственно видит своего друга в
момент его смерти, как и в течение первого года после его кончины; и,
согласно объяснению Эпикура [23], он видит его не менее явственно именно
потому, что нисколько не смягчал горестности этой утраты ни тогда, когда
предвидел ее, ни по прошествии многих лет после нее. Но столько прочих
раздумий наслоилось на это воспоминание, что оно потускнело и, в конце
концов, отошло вдаль.
Стремясь отвести от себя сплетни и пересуды, Алкивиад отсек своей
великолепной собаке уши и хвост [24] и в таком виде выпустил ее на городской