"Борис Можаев. В болоте" - читать интересную книгу автора

безмолвия - только тихий шум дождя о воду, как шелест листьев. Поначалу я
все озирался по сторонам - в надежде увидеть берег или хотя бы какой-нибудь
предмет. Потом как-то внезапно и остро сообразил, что забреди я поглубже,
выбейся из сил, - кричи до хрипоты, никто не услышит, никто не придет на
помощь. И мысль, что можно утонуть в этом грязном и паршивом болоте,
наполнила меня холодным отчаянием. Я вспомнил почему-то прочтенную в детстве
историю о том, как охотник попал в волчьи капканы. Сам поставил и сам же
попал в них. И рисунок вспомнил, как он лежит беспомощный, вытянувшийся во
весь рост - руки и ноги скованы железными челюстями капканов. Эта картина
часто преследовала меня в детстве: я переживал все это, как будто сам попал
в эти капканы: более всего меня поражала при этом беспомощность человека,
что помрет он от голода, и еще то, что никто не знает и никогда не узнает
про это. Вот эта беспомощность - тебя могут терзать волки, мучить голод, а
ты ничего не можешь, и никому до этого нет дела, - меня просто угнетала.
И, стоя посреди болота, я пережил нечто похожее на то мое детское
отчаяние... Мне хотелось бежать и бежать без оглядки из этого проклятого
болота, но какая-то сила сковывала меня. Я стоял, понуро ссутулившись,
слушал, как хлюпала кругом вода, и память услужливо подсовывала мне
полузабытую чертовщину.
"Намедни Левку Головастого на Каменском болоте нашли... Еле отходили.
Закоченел совсем и воды нахлебался... Как он там очутился? Черти отвезли.
Иду я, грит, в Ефимовку, домой, - догоняют меня в поле на тройке с
бубенцами. Тпру! Садись, Левка, подвезем! И ребята вроде знакомые...
Веселые! Сел я - и понеслось, замелькало - где земля, а где небо - не
поймешь. Песняка наяривают. И я с ними заодно... Вроде бы и гармошка была...
А вот как в болоте очутился, убей, грит, не помню. То-то и оно-то... Не пей
в сумерках-ти. Не броди по дорогам. Смутное это время - самый разгул для
чертей..."
"Они с целью заводят людей в болота. С це-елью... И в озере кто утонет
или в пруду - тожеть их дело. А почему? Потому как ездят они на этих
утопленниках. Ты думаешь, из кого черти тройки набирают? Из утопленников. В
коренники мужики идут, а на пристяжку бабы. Намедни к Петьке Карузику
заехали ночей: "Подкуй лошадь!" Он завел ее в станок, взял заднюю ногу - ан
не копыто, а пятка... Новенький, значит, у них. Объезжали. Накануне как раз
Мишка Коровятник утонул".
"А откуда взялся этот Пантелеевич? Кто он такой? - начинаю поневоле
думать я. - Он даже фамилии своей не назвал. А в каком он колхозе работает?
Почему не поздоровался с ним тракторист? Где он живет? Ничего не сказал..."
Я вспомнил, как подошел он ко мне в тумской чайной: сутулый, плечистый,
одутловатое красное лицо, глубоко посаженные медвежьи глазки. "Проездом,
значит", - сказал он. Откуда он знал, что я проездом? А может, я по делам в
Туму приехал? Ведь я никому не представлялся. И почему к нам никто не
подошел, пока мы сидели и пили? Ведь за столиками было полно народу. Кругом
теснота, а у нас свободно. Если он и в самом деле работал в Туме или в
ближнем колхозе, так ведь нашлись бы у него и знакомые. По крайней мере
кто-нибудь поздоровался бы с ним. Никто не подошел, никто не подсел к нам...
"Ах я идиот! Ну с кем я связался?"
"Да глупости, глупости все это, - отмахивался я. - Нет, погоди,
погоди... Если бы он был здешний, неужели он не знал, что по дороге в
Бузиново проехать нельзя? Ведь знал бы. Шофер не сидит на печке. Конечно,