"Сергей Дмитриевич Мстиславский. Накануне: 1917 год " - читать интересную книгу автора

Иван, ефрейтор, подтолкнул локтем Адамуса, смешливо:
- Смотри-кась, и в Севастополе, выходит, божественные явления были.
Нынче поп после обедни оповещал: божия матерь - не сказал только, о
скольких руках - обозным лейб-гвардии Конного полка являлась. В сиянии
тоже, как эта самая.
Адамус не ответил. Он смотрел на следующее полотно - на адмирала с
подзорной трубкой в руке. Бомбы, круглые черные, рвутся у самых ног, из
окопов кругом лезут на него со штыками французы в синих мундирах,
ярко-красных штанах, англичане в синих и красных мундирах, турки в фесках
с кисточками, страшно усатые, а он стоит неколебимо, распялив ноги.
Подписано выкрутасами: адмирал Корнилов.
- Скажи на милость! И тогда Корнилов воевал? Нашего корпусу
командир - тоже Корнилов значится. Бравый генерал. Родня, что ли? В таком
разе надо посмотреть слазать. Пошли, землячки?
Иван оглянулся. Солдат незнакомый, из фронтовых, видать. Пойти, что
ли, в самом деле? Чего так толочься по снегу, на морозе. Кругом - ни
ларьков, ни силомеров, ни стрелковых палаток с кривоствольными
малокалиберками для призовой стрельбы по мишенькам... Жидкие нынче
праздники.
Кто-то из команды возразил, однако:
- Погодим. Такой разговор идет, я слыхал, будто царь нынче в Народном
самолично будет. Народу, так сказать, явится. Забьемся в балаган, а
главного не увидим.
- Царь? - повторил Иван. - Брешут. Разве мыслимое дело, чтобы царь -
сюда.
- Офицеры говорили, - перебил солдат. - Сам слышал; стояли тут...
трое... И полиции, смотри, сколько нагнано. Будет, я тебе говорю.
- Да ну тебя! - досадливо сказал Иван. - На черта, в самом деле,
мерзнуть. Пошли.
Билеты по пятаку ("гражданским" по гривеннику) на стоячие места, на
самом верхотурье. Лестницы для входа, высоченные, деревянные, с двух
сторон балагана, выводили на площадку под самой крышей. Когда солдаты
подошли, обе лестницы забиты были уже народом до отказа. На площадке, где
в упор сходились две, с противоположных сторон подымавшиеся людские волны,
шла отчаянная, до крика, давка. Иван посмотрел и даже присвистнул.
- Так тут же не продавишься.
- Не продавишься? - осклабился фронтовик. - То есть это как, чтобы мы
да не продавились... А ну, разом!
"Сто восемьдесят первые" привалились плечами в спины стоявших
впереди. Сзади подперли подбежавшие гурьбой "крестовики" - серошинельные,
на картузах медный крест, раструбами, по раструбам выбиты буквы: "За веру,
царя и отечество" - ополченская дружина с острова Голодая. Бородатые
дяди - в ополченцы только пожилых берут, - но, ничего, кряжистый народ.
- Разом, братцы... Ура-а!
Спереди взвыли "головные", сжатые меж встречных людских стен. Волна с
той стороны медленно покатилась обратно: солдаты жали, подымая могучим
напором лестничную толпу со "своей" стороны - дальше, дальше вверх, со
ступени на ступень, продвигаясь к площадке, к воротам входным, в балаган.
- Сколько, дьявол, снегу натоптано... Хорошо, не струганы доски! Все
ж нога цепляет.