"Сергей Дмитриевич Мстиславский. Накануне: 1917 год " - читать интересную книгу автора

делается все туже. Погибли миллионы человеческих жизней, искалечены и
вырваны лучшие молодые силы народа..."
- О войне, - прошептал Адамус. - Посмотри сразу в конец - может, там
какое решение прописано.
Иван обернул листок. В последних строках черным, толстым, даже в
потеми видно, шрифтом напечатано:
"Долой царскую монархию! Война войне! Да здравствует Временное
Революционное Правительство! Да здравствует Демократическая Республика! Да
здравствует Международный Социализм!
Петербургский Комитет РСДРП (большевиков)".
- Вот тебе и решение, - ухмыльнулся Иван и спрятал листок за пазуху.
Музыка заиграла громче, дернулся и пошел под бархат разрисованный
малиновый занавес.


Глава 14

За веру, царя и отечество

"Севастополь" начался с барабанного боя: барабанный бой, как всякому
верноподданному известно, присущ патриотическому представлению. Не налгала
ни на малую долю малеванная афиша: вышел на сцену, на пятый бастион,
адмирал Корнилов, в треуголке и белых штанах, с подзорною трубкой,
закрутилась, дымя, черная бомба, турецкий барабан ударил пушечным ударом,
высыпали на сцену французы - в красных штанах, голубых козырчатых - из
картона - кепи, деревянные ружья наперевес. Потопали, изображая
неудавшийся штурм, убежали.
Картина сменилась, понесли мимо туров и земляных мешков носилки с
ранеными, кто-то крикнул, что взят Малахов курган, и по дощатому,
прогибающемуся помосту побежали в контратаку ополченцы в картузах с
медными крестами: "За веру, царя и отечество". Такие же точно, бородатые,
что стояли, навалясь на барьер "третьего места", со "сто восемьдесят
первыми" рядом. Ополченец, об локоть с Иваном, крякнул и сказал печально и
злобно:
- Вот и нас... так-то... Тогда били и сейчас бьют... И за веру, и за
царя, и за отечество - к троякой распротакой матери.
Кругом, в напиравшей сзади толпе, и внизу, на скамьях, под самыми
бородами ополченцев, сочувственным гулом отозвались голоса. Гул стал
сильнее, когда к самой рампе, в желтый свет тусклых керосиновых ламп,
подтащили носилки с умирающим - усатым, в уставных баках солдатом - и
хорошенькая сестрица с посинелым от мороза лицом стала на колени рядом с
носилками. А когда солдат, приподнявшись на локоть, заговорил надрывным
голосом о том, что он смерть принимает как высшее счастье, потому что
каждый православный солдат, честный сын матушки-родины, счастлив жизнь
положить за надежу - царя-батюшку, - где-то со "вторых мест" звонкий и
крепкий крикнул голос:
- Помирать собрался, а лжешь... Я тебе скажу, о чем честные сыны
родины думают...
На скамью, неподалеку от "третьего места" во весь рост встал человек
без шубы, в одной рабочей рубахе-косоворотке. Адамус рывком перегнулся