"Михаил Мукасей, Елизавета Мукасей. Жизнь по заданию: Зефир и Эльза разведчики-нелегалы " - читать интересную книгу автора

машинку. Мы плакали, когда у Шуры срезали две огромные косы. Но, к великому
счастью, мы все пятеро выздоровели. Марию и меня приняли в школу в первый
класс, несмотря на возраст (было в школе всего три класса). Папа из каких-то
горных камней стал точить мельничные камни (при помощи двух таких камней и
палки, привязан-ной к потолку, он перетирал пшеницу). Шура стала активно
работать в исполкоме и приносила оттуда паек - ей раз в неделю давали пуд
пшеницы. Мама работала в казармах прачкой и тоже получала паек: сало, хлеб,
подсолнечное масло, чечевицу, из которой мы делали кашу. К папе приходили
жители города с пшени-цей, чтобы он смолол ее в муку, и за это ему давали
немного муки. В Иргизе мы пережили зиму, а весной задумали ехать в Ташкент,
но исполком нас задержал. Председатель, Константин Константино-вич
Хрищанович, молодой красивый юноша, влюбился в Шуру и умолял на коленях не
уезжать. Он был комсомольцем, и в Иргиз его ко-мандировали от комитета из
Ташкента, где у него жили родители и се-стра Александра. Шура дала ему слово
еще поработать до лета. В июле-августе он нам организовал подводу, и мы
вместе с ним (мы его звали Костя) поехали в Ташкент. В Ташкенте нам со
своими узлами пришлось расположиться в парке, на земле под чинарой. Мы стали
менять свои вещи на фрукты. Больше всего нам (осо-бенно мне и Марии)
нравились персики, и мама за свою шелковую коф-точку выменяла килограммов
двадцать персиков. Мы наслаждались сочными плодами, не подозревая, что они
могут принести болезнь. Через сутки у нас открылась рвота и понос, и милиция
меня и Марию отправила в детский госпиталь, где у меня обнаружили
дизентерию, а у Марии дизентерию и малярию (оказывается, в парке было очень
много комаров - носителей малярии). Когда мы с Марией лежали на земле под
чинарами с температу-рой под сорок, отец пошел искать квартиру, но,
вернувшись, сказал, что в Ташкенте квартир беженцам не сдают - боятся вшей,
и местные жители посоветовали ему поехать за восемь километров от Ташкента в
село Никольское (позднее его переименовали в село Луначарское). Папа там
скоро нашел квартиру из трех комнат, но все они были заняты яблоками,
грушами, виноградом. Хозяйка - пожилая толстая узбечка, предложила нам спать
в комнате, где в десять слоев лежали яблоки сорта бельфлер. Она сказала, что
яблоки покроет толстым сло-ем соломы, и можно на яблоках спать и их есть
сколько угодно. Мы были гак счастливы, что мама в благодарность отдала
хозяйке бархат-ное пальто, подаренное маме Амбразанцевой. И пока мы жили в
этом доме, хозяйка с нас больше платы не брала. Папа поехал на базар и
выменял на сюртук Матюши пуд белой муки (крупчатки). Хозяйка дала дрожжей,
мама напекла белых кала-чей, мы насытились, а остальной хлеб папа понес на
базар, и узбеки русский хлеб расхватали моментально. На вырученные деньги
отец опять купил пуд муки, мама опять напекла хлеба, и мы стали "богатеть",
то есть не голодать, иными словами, не только кушать, но и ко-пить деньги
для покупки квартиры, чтобы нормально жить. Недалеко от нас жила русская
семья. Они тоже были беженцами, и жить нормально стали, благодаря своему
трудолюбию на огороде: выращивали помидоры, огурцы, баклажаны, кабачки... У
них были вишня и черешня. Средний сын собирал урожай с огромных деревьев и в
корзине приносил нам спелые ягоды в подарок, с любовью погля-дывая на Марию.
Как я любила эту черешню, а Мария - вишню. Шура уже устроилась на работу
секретарем-машинисткой в от-дел исполкома (ее устроил к себе все тот же
Костя Хрищанович). Шура научилась многому и стала хорошо зарабатывать, сняла
приличную квартиру у немца Церфуса, где было у нас целое крыло дома с
четырь-мя комнатами, чисто окрашенными и со всеми удобствами. Отец очень