"Аксель Мунте. Легенда о Сан-Микеле" - читать интересную книгу автора

звездную пыль с золотого пола. Под великолепными колоннадами из ляпис-лазури
прогуливается маленький мосье Альфонс, старейший обитатель приюта "сестриц
бедняков", в новом сюртуке питтсбургского миллионера, и торжественно
приподымает свои любимый цилиндр перед каждым встречным святым, как он это
некогда делал перед моими знакомыми, когда катался по Корсо в моей коляске.
Джон, маленький голубоглазый мальчик, который никогда не смеялся,
теперь весело играет с другими счастливыми детьми в бывшей детской Бамбино.
Он наконец научился улыбаться. Комната полна цветов, птицы с песнями влетают
в открытые окна и вылетают из них. Иногда в комнату заглядывает Мадонна,
чтобы убедиться, что дети ни в чем не нуждаются. Мать Джона, которая так
нежно ухаживала за ним на авеню Вилье, еще здесь, с нами. Я недавно ее
видел. Бедная Флопетт, проститутка, выглядит на десять лет моложе, чем
тогда, в ночном кафе на бульваре; скромное белое платье очень идет ей - она
служит второй горничной у Марии Магдалины.
В тихом уголке Елисейских полей находится собачье кладбище. Все мои
друзья там. Их тела еще лежат под кипарисами у старой башни, там, где я их
похоронил, но их верные сердца были взяты на небо. Святой Рох, добродушный
покровитель собак, оберегает это кладбище, а верная мисс Холл часто приходит
туда. Даже шалопай Билли, пьяница павиан, который поджег гроб каноника дона
Джачинто, был допущен, хотя и на испытательный срок, в последний ряд
обезьяньего кладбища по соседству, но сначала святой Петр, который решил,
что от Билли пахнет виски и принял было его за человека, подверг его самому
тщательному осмотру. А дон Джачинто, самый богатый священник Капри, который
ни разу не дал ни единого сольди бедному человеку, все еще жарится в своем
гробу; бывшему же мяснику, который ослеплял перепелов раскаленной иглой,
Сатана собственноручно выколол глаза, так как не мог стерпеть подобного
посягательства на свои права.
Какой-то критик заметил, что "Легенда о Сан-Микеле" может обеспечить
авторов романтических рассказов сюжетами на всю жизнь. Если это так, они
могут пользоваться этим материалом сколько их душе угодно. Мне он больше ни
к чему. Всю жизнь я усердно писал рецепты и после этих литературных усилий
уже не стану на закате своих дней писать рассказы. Жаль, что я не подумал об
этом прежде - тогда бы я не был в том положении, в котором нахожусь теперь.
Наверное, гораздо покойнее, сидя в кресле, писать романтические рассказы,
чем трудиться всю жизнь, собирая для них материал, легче описывать болезни и
смерть, чем бороться с ними, и приятнее придумывать страшные сюжеты, чем
испытывать их на себе. Но почему бы этим профессиональным писателям самим не
заняться сбором материала? Они так редко это делают! Романисты, постоянно
увлекающие своих читателей в трущобы, сами редко туда заглядывают.
Специалистов по болезням и смерти редко можно заманить в больницу, где они
только что прикончили свою героиню. Поэты и философы, которые в звучных
стихах и в прозе воспевают Смерть Освободительницу, нередко бледнеют при
одном упоминании их возлюбленной подруги. Это старая история. Леопарди,
величайший поэт современной Италии, который с мальчишеских лет в чудесных
стихах призывал смерть, первым в жалком страхе бежал из холерного Неаполя.
Даже великий Монтень, чьих спокойных размышлений о смерти достаточно, чтобы
сделать его бессмертным, улепетнул, как заяц, едва в Бордо появилась чума.
Угрюмый Шопенгауэр, величайший философ нового времени, сделавший
краеугольным камнем своего учения отрицание жизни, обрывал разговор, если
его собеседник касался темы смерти. По-моему, наиболее кровавые книги о